Нелепая сказка, но не более чем новая история, которую красотка стала рассказывать после встречи с неким Казимиром Огинским, посетившим однажды ее салон. Михаил Казимир Огинский был посланником польского короля. После завоевания и раздела Польши Россией он добивался у Людовика XV помощи своей стране, потерявшей независимость. Или хотя бы поддержки султана, с которым тогда воевала Екатерина, поставившая у власти в Польше одного из своих фаворитов Станислава Понятовского. Но большинство польских дворян мечтали о том, чтобы Польша стали аристократической республикой, и подняли восстание. Однако повстанцев разбили, и тем, кто остался в живых, пришлось бежать.
В поддержку к Огинскому приехал польский магнат и главный предводитель конфедератов князь Карл Радзивилл, который привез известие, что раздел Польши уже решен. Они мечтали только об одном — любыми путями добиться независимости Польши.
Какие беседы вели между собой Алина и поляки, неизвестно, но вскоре у ее легенды появилась новая предыстория — оказывается, наша красавица происходит из древнего русского рода князей Владимирских, теперь в Париже ее иначе и не называли как princesse de Volodimir — княжна Владимирская. Правда, с XVI века князей Владимирских в России не было, но откуда об этом было знать французам, для которых «русская» звучало все равно как «алжирка».
К тому же ее аристократическое происхождение подтверждал польский посланник Огинский, а ведь поляки лучше знают, что там, в России, творится, они сами почти русские, решило парижское общество.
А вокруг княжны Владимирской по-прежнему толпятся поклонники. Правда, самозваного «барона Эмбса» все-таки посадили в тюрьму, где выяснилось, что он совсем не барон, а простой купец, задолжавший кредиторам. Но у княжны тем временем появился новый поклонник — граф де Рошфор-Валькур. Однако его счастье было недолгим — он опрометчиво представил любовницу своему приятелю князю Лимбургскому, и тот был настолько покорен княжной, что вскоре… попросил ее руки. (Он останется ее самым верным и преданным другом до самого конца, несмотря на измены и предательства легкомысленной княжны, которая в 1774 году стала именовать себя «княжна Тараканова».)
Многие убеждены, что чувствительную и романтичную девушку одурачили поляки, внушив ей, что именно она — законная претендентка на российский престол. Но вряд ли наша героиня была так наивна, ведя столь авантюрный образ жизни. Скорее всего, она надеялась извлечь для себя определенную выгоду, не представляя масштабов авантюры, в которую ввязывается.
И в Европе во второй раз явилась миру княжна Тараканова, которая объявила себя дочерью императрицы Елизаветы и претенденткой на русский престол…
В одном из писем князь Радзивилл писал ей: «Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую героиню».
Польские аристократы прекрасно понимали, что в правление Екатерины их страна может просто исчезнуть с липа земли. Им казалось, что единственно возможный путь — свержение узурпаторши.
Что, если выставить против Екатерины достойную соперницу? Например, кровную наследницу Романовых? Ведь в России то и дело случались дворцовые перевороты, а в Европе все гудели о пугачевском бунте. Выдал же Пугачев себя за Петра III?
А князю Лимбургскому было все равно, как себя называла его возлюбленная, — Алиной, княжной Владимирской или Таракановой. Как не замечал он и того, что в сердце красавицы безраздельно царит молодой красавец поляк Доманский, который неожиданно (неожиданно ли?) появился в ее окружении. Он был хорош собой и богат, он искрение любил свою родину и сердце нашей сирены дрогнуло. До сих пор она была красивой авантюристкой, кокеткой, но нынче она всерьез заявила себя как претендентку на русский престол.
Вскоре о ней донесли Екатерине II — ну как, скажите, было реагировать на появление девицы, претендующей на ее место? Схватить самозванку и казнить! А в том, что княжна Тараканова самозванка, российская императрица не сомневалась — отцом та называла Кирила Разумовского (фаворита звали Алексей) да еще нашла себе «братца» — утверждала, что им является Пугачев, которого она называла Эммануилом Пухашофым.