Керамика хунну оказалась решительным образом не похожа на примитивную посуду неолитических охотников Сибири. Вообще, уровень профессионального мастерства в обработке металлов, гончарном деле, ткачестве или выделке кожи у этого этноса был несравненно выше, чем у всех его предшественников по региону. Как полагают исследователи, в хуннском обществе существовал определенный слой ремесленников, внутри которого навыки древнего искусства передавались из поколения в поколение.
Заглянем теперь в гробницы вождей этого племени. Хотя по ряду особенностей они отличны от сармато-скифской курганной традиции — хунну предпочитали грунтовые могильники, обложенные деревом или каменными плитами, сверху могилу обозначала порой лишь груда булыжников — тем не менее, материальная культура хунну в целом роднит их с прочими степными народами Евразии.
Кроме того, некоторые находки в хуннских захоронениях позволяют рассмотреть внешний облик прославленных воинов древнего Востока. «Двойной интерес представляют вышитые портретные изображения из Ноин-Улы. Это не только предметы искусства, — замечают в совместной статье известный востоковед Сергей Руденко и все тот же Лев Гумилев, — но и памятники антропологические. Дарвин утверждает, что физиогномика при расовой диагностике имеет весьма большое значение. На первый взгляд, портреты не могут изображать хуннов, так как монголоидность выражена крайне слабо. Высказывались предположения, что это вещи либо греко-бактрийского происхождения, либо изображения скифских воинов греческой работы из Причерноморья»{178}.
Как видим, внешность хунну, насколько она известна науке, также отнюдь не свидетельствует об их таежном, сибирском происхождении, но, напротив, прямо указывает на западные, европейские корни этого племени.
Антропологические исследования, предпринятые в самое разное время, в принципе подтверждают наши догадки. Академик Георг Дебец, один из основоположников отечественной антропологии, хотя и относил данный этнос к «палеосибирской расе», подчеркивал существенность европеоидного компонента в этногенезе хунну{71}.
Современный питерский антрополог Илья Гохман, более детально изучивший особенности строения древних черепов из различных захоронений этой культуры, утверждает, что в целом хунну «не являются потомками предшествующего им населения культуры «плиточных могил», но с другой стороны краниологические особенности хуннов Иволгинского могильника и городища в отличие от представителей Ильмовой Пади позволили утверждать, что на территории северного Забайкалья один из компонентов, входивших в состав хунну, правда не основной, восходит к местному населению»{43}. Иначе говоря, на самой северной окраине своей кочевой империи (и только там) эти европеоидно-китайские кочевники брали в жены аборигенок из числа таежных монголоидных племен.
Достаточно ли одного этого факта, чтобы выводить предков загадочных хунну из неолитического Забайкалья? Труды Льва Гумилева, увлекавшегося идеями пантюркизма, вне всякого сомнения, искажают суть хуннской цивилизации, преувеличивают монголоидность данного этноса (причем, монголоидность сибирского, а не китайского типа) и недооценивают индоевропейское начало в этногенезе этого народа.
Лев Николаевич, к примеру, много сил приложил, чтобы доказать: язык, на котором говорили северокитайские кочевники, родственен тюркскому. А как же иначе, если вышли хунну, с его точки зрения, из дебрей сибирской тайги. В то время как западные ученые-лингвисты (Дерфер, Бенциг) категорично утверждают: «можно с уверенностью сказать, что язык сюнну не был ни тюркским, ни монгольским» и вообще, не происходит из недр алтайской языковой семьи{16, 72, 73}.
Между тем исторические хунну имели не только собственную уникальную речь, но и развитую письменность. Китайская летопись «История Троецарствования» рассказывает, к примеру, об обмене посольствами между Поднебесной и Фунаном, древним царством, расположенным на территории Камбоджи (245–250 годы нашей эры). При этом участник дипломатической миссии, некто Кань Тай, вернувшись сообщает о фунанцах: «Они имеют книги и хранят их в архивах. Их письменность напоминает письменность хуннов»{129}. Не мешает заметить, что камбоджийцы употребляли в то время древнеиндийский шрифт, так называемый «брахми».