Аэций, вероятно, рассчитывал получить это назначение сам, возможно, намереваясь таким образом слегка поправить собственные финансовые дела. Гесперией в это время управляла Галла Плацидия — сестра умершего императора Гонория.
Явившись к ней, Аэций сообщил, что у него есть сведения о том, что Бонифаций Африканский — изменник. И лучшее доказательство этому то, что если наместника вызовут в Рим, он ни в коем случае не приедет. Одновременно в столицу Африки — Карфаген — Аэций отправил «своему другу» Бонифацию письмо, в котором предупреждал, что того собираются арестовать и казнить. Доказательство — в скором времени полководца должны беспричинно вызвать в Рим.
Интрига привела к непредсказуемым последствиям. Запаниковавший Бонифаций обратился за помощью к соседним варварам — вандалам, жившим в то время в южной Испании, и предложил на условиях союза поселиться в Северной Африке и совместно отражать нападения всех врагов, включая Рим. Конечно, это было предательством в чистом виде со стороны «достойнейшего» Бонифация, но ведь первопричиной послужила интрига не менее «честнейшего» Аэция.
Вандалы в то время почти слились в одно племя с сарматами-аланами. По крайней мере, их правители носили титул царя вандалов и аланов. (Впрочем, отдельные группы кочевников встречались также в Галлии, Паннонии, а позже и на нижнем Дунае.) Как и другие восточные германцы, вандалы были прекрасными мореходами, первыми викингами южных морей. Им не составило труда перевезти свое войско на берег нового континента, тем более что в Испании на них наседали соседи — везеготы.
Пока вандалы как хозяева располагались в Африке, захватывая для себя самые лучшие угодья и изгоняя бывших землевладельцев — римлян и ливийцев, Бонифаций списался со своими римскими друзьями и понял, что его провели. Он явился в Рим и сумел оправдаться в глазах Галлы Плацидии, предъявив письма интригана Аэция. Но изгнать германцев из Африки оказалось не столь легко. В нескольких сражениях с теми, кого он сам пригласил, Бонифаций был наголову разбит и бежал в Рим. Там его тут же назначили командующим римским войском.
Осознав, что это означает его немилость, Аэций собрал свое войско в Галлии и вторгся на территорию Италии. Рим, как во времена Цезаря и Помпея, а потом — Августа и Антония, раскололся на две партии, симпатизировавшие двум разным полководцам. В состоявшемся генеральном сражении «итальянская» армия Бонифация разбила «галльское» войско Аэция. Последний вынужден был бежать к гуннам, которыми правил его друг Ругила.
Но и сопернику его Бонифацию не суждено было насладиться плодами победы — получив в сражении тяжелейшую рану, он вскоре скончался. Партия Аэция в Риме опять набрала силу, и уже где-то через год тот смог вернуться в Италию, полностью прощенный.
К этому времени у гуннов умирает их вождь Ругила, и к власти приходят одновременно вдвоем его племянники — Аттила и Бледа. Судя по всему, гуннские рода были поделены между этими братьями. Из двоих соправителей именно Аттила отличался природной величественностью, которую отмечали все, кто лично видел гуннского царя, необыкновенной властностью (он умел одним знаком заставить повиноваться прославленных царей и целые народы), а также жестокостью и агрессивностью.
С его приходом к власти боевые действия на границах Византии стали почти ежегодными. Его родной брат-соправитель Бледа, по-видимому, был помехой грандиозным планам владыки, и посему был убит. Как утверждали римляне, по личному приказу Аттилы. После первых же военных кампаний молодого гуннского царя против Восточно-Римской империи та увеличила размер выплат варварам с 300 до 700 либров золотом (около 230 килограммов ежегодно).
В 437 году Аттила совершил новый большой поход на Константинополь. На берегах пролива Дарданеллы, разделявшего европейскую и азиатскую части империи, гунны нанесли византийцам сокрушительнейшее поражение и продиктовали византийскому императору кабальные условия мирного договора. Две тонны золота римляне отдают Аттиле в счет «старых долгов», почти 700 килограммов желтого металла обязуются уплачивать ежегодно, не имеют права принимать беглецов из гуннской земли и даже за бежавших из плена византийцев обязуются платить выкуп.
Это была катастрофа. Казна Константинополя, и без того пустая, не могла выдержать такого напряжения. «Римляне (здесь в смысле византийцы) притворялись, что добровольно заключают такой договор; но на деле они благодаря необходимости и страху, который обуял их начальников, стремились к заключению мира и готовы были принять всякое, даже самое тягостное требование, поэтому они согласились на условия дани, весьма для них тяжкие…»{74}. Современникам казалось, что Византия обречена, что эта греко-римская Химера вот-вот испустит свой последний вздох.