Саломея явно играла роль страстной любовницы, жалеющей тихоню-жену, и я подумала, что несложно будет воспользоваться ее самоуверенностью.
– О, прошу вас, не говорите о страсти, – пробормотала я. – В такие моменты я совсем теряюсь.
Секунду я сомневалась, не слишком ли очевидным было мое притворство, но сразу же поняла, что все в порядке. Саломея вновь окинула меня насмешливым взглядом и даже скривила губы. Представление было впечатляющее.
– Это оттого, что у вас холодная кровь. Удивительно, как Стокер мог жениться на такой женщине, – выпалила она. – Какой мужчина, сколько в нем огня! Когда он полон энергии, он как бык: сильный, гордый, такой чувственный!
Ее глаза заблестели от приятных воспоминаний, а я подавила зевок. Она была так предсказуема, удивительно, что Стокер не устал от ее сцен за пару недель. Но я опустила глаза и только скромно на нее посматривала.
– Вы знаете его уже так давно, – смиренно заметила я. – Наверное, вы понимаете его гораздо лучше, я не могу и надеяться, что когда-нибудь сравняюсь с вами в этом.
– Да, это правда, – согласилась она и с выражением полного триумфа на лице вновь принялась рыться в своих сундуках.
– Тогда вы должны знать, какую обиду затаил на него Колоссо, – рискнула я прощупать почву, с опаской наблюдая, проглотит ли она наживку.
Саломея не устояла перед возможностью блеснуть передо мной своими знаниями. Она выпрямилась и хлопнула себя по бедру.
– Ну конечно, я знаю! Это все из-за Малышки Элис.
– Малышки Элис?
Она закатила глаза.
– О господи, ваш муж хоть что-то вам рассказывает?
Вздохнув, она продолжила:
– Стокер пришел в цирк еще ребенком. Он путешествовал с нами полгода, учился метать ножи и показывать другие фокусы. Потом он надолго покинул нас, но всегда возвращался, чтобы повидаться с нами, особенно со мной, – добавила она, сладострастно улыбнувшись. – В последний раз он был здесь четыре года назад. До этого мы очень долго с ним не виделись, и когда он наконец приехал, то был совсем другим, мы не могли его узнать: весь в шрамах после несчастья в Бразилии, и было непонятно, сохранит ли он глаз. Его дух был сломлен. Он даже не захотел встретиться со мной, – сказала она, надув губы. – Держался обособленно, жонглировал булавами и натягивал веревки шатров только для того, чтобы прокормиться. Ни с кем не разговаривал, кроме Малышки Элис.
– А кто она такая?
Саломея пренебрежительно махнула рукой, как богиня, смахивающая блоху.
– Никто, урод, родилась без ног ниже колен. Профессор наряжал ее в детские платьица и сажал в коляску, она была у нас «Малышкой Элис, взрослым младенцем». Но Элис это не нравилось, и она жаловалась Стокеру. Однажды, когда он ловил рыбу в реке, ему в голову пришла одна мысль. Работа заняла несколько месяцев, но наконец он сделал для нее хвост, как у рыбы, серебряный, с зеленым и розовым. С ним она смогла плавать и стала свободной, как русалка.
– Просто потрясающе. И все получилось?
– Конечно, получилось! У Стокера удивительно искусные руки, – сказала она мечтательно. Она отвлеклась, несомненно, захваченная непристойными воспоминаниями, и сейчас я прекрасно понимала ее чувства.
Я откашлялась, чтобы вернуть ее к теме нашей беседы.
– Это должно было совершенно изменить жизнь Малышки Элис, – предположила я.
– Могло бы. Но профессор не хотел об этом слышать. Элис приносила слишком много денег, чтобы отпустить ее.
– И что случилось потом?
Она пожала плечами.
– Стокер помог ей уйти. Она нашла место в другом цирке, зарабатывала пятьдесят фунтов в неделю, и даже мистер Барнум хотел ее заполучить. Но профессор не забыл. Он теряет много денег с тех пор, как она ушла, и винит в этом Стокера.
Она вернулась к своим сундукам, а я задумалась об этой истории.
– Это не объясняет обиды Колоссо.
– Он любил Малышку Элис, – сказала она скучающим голосом. Очевидно, любовные истории других людей интересовали ее гораздо меньше, чем собственные, и она не стала продолжать этот разговор. Но мне этого было достаточно. Теперь я знала причину злости и профессора, и Колоссо и только удивлялась, почему Стокер решил прийти именно сюда, где его буквально окружали враги.
Саломея выпрямилась с грудой одежды в руках и начала складывать все эти наряды мне на колени – милую гору разноцветных тряпочек.
– Вот синий костюм, к вашим глазам больше подошел бы фиолетовый, но и синий неплохо. И яркие нотки для шлейфа. А, вот же он! Вишневый, – сказала она, вынырнув с чем-то ярким из тафты в руках. – Примерьте!
Она затолкала меня за ширму и стала совать мне одежду.
– Как вам этот зеленый? Нет? Ну, может быть, зеленый и правда не ваш цвет.
Зеленый совершенно точно не был моим цветом, но я изо всех сил боролась с выданным мне костюмом и не могла ответить. Синий наряд больше всего напоминал длинный лиф и прикрывал только самое основное, да и то с трудом. Он соединялся между ног, очевидно, ради приличия, но оставлял совершенно обнаженные бедра, а горловина была с таким огромным вырезом, что полностью оголяла плечи.
Саломея все еще разбиралась в костюмах.
– Алый?
– Думаю, синий вполне подходит, – сказала я, выныривая из-за ширмы.
Она кивнула, раскрыв глаза от изумления.
– Да, хорошо сидит. Декольте прекрасное, – согласилась она, заглядывая мне в вырез костюма. Она медленно обошла вокруг меня, рассмотрев с головы до пят, и выражение ее лица становилось все более кислым.
– Вы эффектная женщина, – сказала она наконец, прищурившись. – Скажите мне правду: что вы делаете со Стокером?
Я изобразила жеманную улыбку молодой жены и захлопала ресницами в жалкой попытке предстать чувствительной особой:
– Я просто люблю его.
В ответ она фыркнула.
– Нет, не любите. Тогда бы вы расспрашивали меня о нем, о том, насколько близко я с ним знакома.
А я знакома с ним очень близко, – добавила она с мечтательным выражением лица.
– Прошлые любовные дела Стокера меня совершенно не интересуют, – сказала я ей.
– Вот потому мне и ясно, что вы его не любите! – закричала она, ударяя себя в грудь. – Сердцу женщины не может быть покоя, если она ничего об этом не разузнает.
В мои планы не входило спорить с ней, а потому я просто неопределенно улыбнулась и погладила голубую накидку из тафты. Она была украшена серебряными блестками, а по низу расшита голубым и серебряным стеклярусом.
– Как мило. Вам шили ее в Лондоне?
Вдруг она схватила меня за руку.
– Не нужно притворяться. Я знаю, как больно вам представлять его со мной. Можете спросить меня о чем угодно, абсолютно обо всем. У меня не будет от вас секретов, ведь мы обе женщины. А женщины должны поддерживать друг друга в отношении мужчин. Давайте откроем друг другу свои секреты.
В ее глазах блестело сильное чувство, а от пальцев точно должны были остаться следы на моей руке. Я осторожно высвободилась и похлопала ее по плечу.
– Вы расстроены. Принести вам чая?
Она запустила пальцы себе в волосы, будто желая их вырвать.
– Я расстроена потому, что вы не хотите становиться моим другом. Вы отвергаете меня.
Она вдруг показалась мне такой несчастной, что я поспешила ее подбодрить.
– Вовсе нет. Я буду счастлива стать вашим другом. Но, думаю, если мы хотим стать друзьями, нам нужно перестать врать друг другу. Например, ваше имя ведь не Саломея, правда?
С минуту она колебалась, а потом громко рассмеялась, отбросила свой восточный колорит и напыщенные выражения, и в ее речь сразу ворвалось произношение жителя Чилтерн-Хилс.
– Нет, я Салли.
– А откуда ты родом, Салли?
– Из Данстэбла, – слегка угрюмо ответила она. – А как ты это поняла?
Я кивнула в сторону ее туалетного столика.
– Там лежит письмо, адресованное Салли Барнс из бродячего цирка. И, прости за замечание, но ты немного переигрывала с экзотикой.