Дебаты в Нюрнберге показали, что Гитлер, верный принципам своей книги «Моя борьба», долгое время старался не вступать в конфликт с Англией.
«Фюрер, – говорит Геринг, приложил в 1936 году все усилия, чтобы придти к соглашению с Англией».
Риббентроп рассказывает следующую историю:
«В первом же нашем политическом разговоре в феврале или марте 1933 года Гитлер сказал мне: „Риббентроп, главной основой европейской политики является англо-германская дружба“. Я видел Гитлера в последний раз в апреле 1945 года, за неделю до его смерти, в его убежище в Берлине. Он мне повторил тогда буквально свои фразы 1933 года и прибавил: „Попробуйте, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы договориться с англичанами“.
Иодль передает, что Гитлер готов был заключить с Англией мир в момент Дюнкирхена. Теперь мы видим, что он был готов к этому и на развалинах Берлина.
По показаниям Геринга и Риббентропа, Гитлер был убежден, что Англия в конце концов примет его точку зрения. Мы встретимся с этой точкой зрения в рассказе о миссии Рудольфа Гесса, о которой речь будет впереди. В основном Гитлер полагал, что интересы Германии и Англии совпадают. Он не хотел разрушать Британскую Империю, быть может из тех соображений, что это политическое сооружение охраняло массы полуголодного нищенского населения Азии от большевизма. Но он требовал, чтобы за это Англия признала за ним исключительное право на реорганизацию Центральной Европы, свободу выкроить себе жизненное пространство и возможности свести счеты с СССР.
«Я тщетно уверял его, – утверждает Риббентроп, – что Англия не будет без конца терпеть нашу экспансию».
Гитлер искал способа сблизиться с Англией…
«Чтобы добиться союза с ней, – говорит Геринг, – он готов был гарантировать территориальную неприкосновенность Голландии, Бельгии и Франции. Он даже допускал возможность отказаться от Эльзас-Лотарингии. Он не очень интересовался колониями и он окончательно оставил идею колониальной империи. Наконец, он не прочь был подписать азиатский пакт, гарантирующий Индию от покушений со стороны СССР».
Такие условия казались фюреру необыкновенной щедростью. Успокоенная в Западной Европе, упроченная в Азии, избавленная от соперничества Германии на всех перекрестках мира, Англия, – думал Гитлер, – не имела более никаких оснований противиться расширению, укреплению и расцвету Германии. Следовательно, англо-германский союз был в порядке вещей, так как его требовали интересы Англии.
Здесь уместно напомнить тот любопытный и фантастический анализ Британской Империи, который Гитлер дал на совещании 5 ноября 1937 г.:
«Я не разделяю мнения, – сказал он тогда, что Империя непоколебима. Опасность, которая ей угрожает, исходит не столько от сопротивления покоренных народов, сколько от существования соперников. Британскую Империю нельзя сравнивать с Римской в смысле длительности их существования. После Пунических войн у Римской Империи не осталось серьезных политических соперников и это обеспечивало ей долголетие. Только разлагающее влияние христианства и процесс старения, которому подвержены все государства, позволили древним германцам покорить античный Рим. Наоборот, современная Британская Империя окружена государствами, более сильными, чем она сама. Метрополия Империи может защищать свои владения только при содействии других держав, но не собственными силами Каким образом, например, Англия может защищать одна свои интересы на Дальнем Востоке от нападения Японии, или Канаду от нападения Соединенных Штатов?
Из этого следует заключить, что мировая Британская Империя не может держаться вечно одними силами 45 миллионов островитян, каковы бы ни были их спайка и сила их идеалов».
Итак, Англия нуждается в военной поддержке. Наиболее сильным и удобным союзником была бы Германия, ибо она ни в чем не является соперницей Англии. И Гитлер предлагал этот союз.
«Он имел ввиду, – рассказывает Риббентроп, – включить в договор о союзе с Англией пункт, предоставляющий для защиты Империи треть германского флота, более 12 боевых судов».
Смешное предложение! И, однако, нельзя сомневаться в его искренности. В последний момент переговоров, накануне разрыва, оно было еще расширено. Как последнюю, неотразимую приманку Гитлер предложил Англии свою помощь в защите Канады от Соединенных Штатов.
Эти стремления Гитлера к союзу с Англией не встретили в ней сочувствия и отклика. Англичане проявили полное отсутствие интереса к тому проекту раздела мира, который Гитлер им великодушно предлагал. Каждый раз, когда фюрер встречал человека, знающего Англию, он обращался к нему: «Объясните же мне, почему англичане не хотят меня понять». Неразделенный флирт переходил, в ненависть. «Если Англия упорно не хочет меня понимать, то я ее поставлю на колени».
Тем не менее Гитлер не терял надежды на то, что Англия не будет воевать. Он примирился с крушением своих проектов союза и дружбы; но он все еще не допускал мысли, что они станут врагами.
В момент чешской аферы он сказал: «Перспектива новой долгой войны на континенте отвратит Англию от вмешательства». Меры вооружения, принятые английским правительством и даже набор армии не произвели на Гитлера должного впечатления, так как он счел это за демонстрацию, а не за доказательство решимости. Еще в 1939 году он сомневался в интервенции Англии. И, когда Англия наконец объявила войну, он еще две недели не принимал ее всерьез, как рассказывает Кайтель.
Гитлер рассчитывал так: Англия подвела итоги своего участия в первой мировой войне и баланс оказался далеко не утешительным. Она увидела, что работала для восстановления французского империализма. Англия обеднела. Она допустила Америку перегнать себя. Ее Империя зашаталась. Она потеряла Ирландию. Она теряла Египет. Ей грозила потеря Индии. Новая война ускорила бы ее упадок и углубила бы зияющие трещины. Империя бы распалась. Южная Африка наверное, а Австралия и Канада вероятно отказались бы пуститься вслед за метрополией в новую авантюру, где им еще раз пришлось бы проливать свою кровь за чужие интересы. Америка – циничная, жадная, хищная – соберет обильную жатву. Англия это знает. Вот почему она не будет воевать, если только не будет к этому абсолютно вынуждена.
Доказательство этому Гитлер видел в ее разоружении. Для него, по складу его ума, разоружение было равносильно отречению. Он лучше, чем кто либо знал состояние английского флота. Кроме двух линейных кораблей «Родней» и Нельсон», уже не новых, у них не было крупных модерных кораблей. Крейсера были не в достаточном числе и порядком изношены. Армия была сокращена до минимума. Авиация устарела. Что это все доказывало, как не то, что Англия решила оставаться нейтральной?
О США Гитлер мало думал. Всецело поглощенный мыслью об одном гиганте – СССР, он как-то остался незаинтересованным другим гигантом. Иногда в своих фантастических импровизациях, которым он предавался в интимном кругу, он рисовал себе новую войну за раздел Америки, выставляя против «янки» – американских немцев. Завоевав Европу, он несомненно предпринял бы какой-то выпад против Нового Света, предъявив ему счет за германский человеческий материал и труд, которым были оплодотворены и возделаны как Северная, так и Южная Америка. Но это было туманное будущее. Фактически Соединенные Штаты почти отсутствовали в мире идей фюрера. Для него это была сумасбродная, несерьезная страна, пожираемая капитализмом, раздираемая экономическими кризисами, отравленная еврейством, искушенная материализмом, одураченная своим кино, своей погоней за комфортом и своим спортом и управляемая врагами Германии, неистовыми, но бессильными.
«Америка, – говорил он, – в 1917 году имела слишком плохой опыт с войной, чтобы еще раз ввязываться в европейский конфликт».
«Я часто говорил фюреру, – заявляет Геринг, – и даже перед свидетелями, что, если Англия вступит в войну против Германии, то Америка рано или поздно придет ей на помощь. Фюрер не разделял моего взгляда. Он утверждал, что Америка не примет участи в войне, если только ей не будет грозить непосредственная опасность. Он основывал свое убеждение на разговоре своем с Ллойд Джорджем; этот разговор дал Гитлеру совершенно ложное представление о состоянии умов англо-американцев. Кроме того фюрер преувеличивал значение американских изоляционистов».