«Меня охватила дрожь, которая становилась тем сильнее, чем больше я старался сдержать себя и скрыть свое волнение. Ведь я увидел именно то, о чем я думал бессонными ночами долгие месяцы!
Это была карта «допесочного» Египта».
Как только Погосян поправился, друзья оставили пока поиск Сармунгского. монастыря и отправились в Египет, прихватив с собой копию карты, которую Гурджиев сделал украдкой в отсутствие священника. После ряда приключений Гурджиев оказался в Каире — уже без Погосяна — в качестве гида туристов, посещавших пирамиды Гизы. Пользуясь таинственной картой, он тщательно изучил регион, сосредоточив на нем свои поиски.
«Нужно сказать, что все свободное время я как одержимый бродил по этим местам, надеясь найти с помощью моей карты допесочного Египта объяснение появления Сфинкса и ряда других памятников древности».
Гурджиев не объясняет, почему он оставил свой прежний поиск Сармунгского братства и проявил столь большой интерес к Древнему Египту. Как нигде пока прямо не говорит, что оба поиска связаны между собой. Позже, судя по его книге, он возвращается в Азию. Во время его нахождения в Бухаре в контакт с ним вступает посланец разыскиваемого им братства. С завязанными глазами его доставили в их тайную обитель, упрятанную где-то в почти недоступном ущелье, и пока он там находился, посвятили в кое-какие секретные сведения и дела. Для него это было равнозначно находке Чаши Грааля.
С 1907 по 1914 год Гурджиев занят главным образом сведением всех собранных им к тому времени отрывочных знаний в одну всеобъемлющую «систему». Она охватывала философию, психологию и космологию, которая — хоть и походила кое в чем на теософию Блаватской — оказалась гораздо подробнее и практичнее в своей применимости. Он увязал теоретическую сторону своего труда с программой музыки и танцевальных движений, многие из которых он изучил в разных тайных монастырях, в которых побывал во время своих путешествий. Именно с этой всеобъемлющей программой познакомился Успенский в 1916 году в Москве, и именно ее вывез Гурджиев сначала в Константинополь, а затем в Западную Европу и Америку.
Успенский познакомился с Гурджиевым в Москве лишь через несколько недель после собственного бесплодного путешествия на Восток и почти сразу подпал под его чары. На протяжении четырех лет «Г», как его называли, будет его наставником, преподаст ему много новых и необычных идей. Казалось, он наконец нашел настоящего учителя, Мастера Мудрости. В 1920 году Гурджиев открывает свой институт во Франции — в замке деревни Авон вблизи от Фонтенбло. Там он преподавал танец и драматургию, а также некоторые понятные немногим вещи из тех, которые очаровали Успенского во время их общения в России.
В следующие два года Гурджиев набрал много учеников, главным образом из Америки. В 1924 году после серьезного дорожно-транспортного происшествия, в котором он едва не погиб, Гурджиев закрывает свой институт и сосредоточивается на написании собственных «легоминизмов». В течение нескольких лет он записывает три «серии» под общим названием «Все и все». Первая из них явилась приступом к труду из трех книг, озаглавленному «Рассказы Вельзевула для внучонка». Этот необычный труд, написанный в занудном и трудном для чтения стиле, имеет форму научной фантастики. Написанная от имени падшего, но уже раскаивающегося ангела (постаревшего Вельзевула, осужденного за грехи своей юности на жизнь в ссылке на краю Вселенной в Солнечной системе), книга описывает его путешествие на родную, лучше расположенную планету Каратас. Чтобы убить время в этом долгом космическом полете, Вельзевул развлекает путешествующего с ним юного внука рассказами о своей жизни. В частности, излагает ему историю планеты Земля, объясняет, почему населяющие ее странные люди так сильно отличаются от равноценных разумных форм жизни на других планетах Вселенной. Остроумные и насмешливые «Рассказы Вельзевула» удачно сочетают обучение с сатирой, которую в состоянии. разгадать только самый упорный читатель. И это не случайно. Беннетт вспоминает, что Гурджиев предумышленно затемнял смысл «Рассказов Вельзевула», чтобы лишь самые настойчивые из читателей поняли, что, собственно, он собирался сказать.
«Он (Гурджиев) сам выслушивал зачитываемые вслух главы в случае, если обнаруживал, что ключевые места воспринимаются слишком легко, а значит, почти неизбежно слишком поверхностно, переписывал их заново, дабы, по его собственным словам, «зарыть собаку поглубже». Когда его поправляли и намекали, что он, конечно же, имел в виду: «зарыть кость поглубже», он огрызался и уверял, что читатель должен найти не «кость», а именно собаку. Собака — это Сириус, собачья звезда, олицетворяющая дух мудрости в учении Заратустры».