Напряженная учеба, издание газеты, руководство «Ватаном» и ночные прогулки не проходили даром, и Кемаль постоянно находился в возбужденном состоянии. «Во время учебы на курсах генерального штаба, — много лет спустя скажет он своей приемной дочери и верной спутнице последних лет жизни Афет Инан, — мое внутреннее „я“ испытывало душевную тревогу. Я постоянно ощущал в себе столкновение чувств, смысл и сущность которых еще не всегда мог понять и которым не мог придать ни положительного, ни отрицательного значения». Измученный бесконечными мыслями, он почти перестал спать и только под утро впадал в забытье. «Поднимаюсь, — вспоминал он, — но самочувствие не в порядке. Голова и тело утомлены. Товарищи, с которыми встречаюсь в классе, гораздо живее и здоровее меня…»
Каково было его отношение к главному виновнику всех бед империи — султану, о котором он в своей газете, несмотря на беспощадную критику высших чиновников, не написал ни единого плохого слова? Как это ни странно, снисходительное! По всей видимости, и Кемаль, и его приятели все еще верили в расхожую у многих народов сказку о «хорошем царе и плохих министрах».
Другое дело, что вера в «хорошего султана» слабела у него с каждым днем, и со временем он постепенно превратится в глазах Кемаля из этакого обманутого нехорошими министрами владыки в одного из истинных виновников ослабления государства.
Ну а если он порою очень резко и высказывался против Абдул Хамида, то его выпады носили скорее личностный характер и до отрицания султаната как политической системы ему было еще очень далеко.
А в последний год пребывания на курсах с Кемалем приключилась весьма интересная история. В один прекрасный вечер он вместе со своим близким приятелем Али Фуадом отправился в облюбованное ими кафе на открытом воздухе и, усевшись за столик, попросил подать виски с содовой в бокалах для лимонада. И можно себе представить их изумление, когда в кафе появился хорошо знакомый им директор Харбие вместе… с главным шпионом султана Фетхим-пашой и его помощником полковником Гани. Фетхим-паша попробовал поданный молодым людям «лимонад» и, по достоинству оценив его… пригласил Кемаля и его спутника поужинать с ним в ресторане.
В казарму они вернулись поздно и явно навеселе. Но когда потребовавший от них объяснений дежурный офицер узнал, с кем «веселились» его подчиненные, то у него сразу же отпала всяческая охота поднимать шум. Ну а о чем Фетхим-паша беседовал в тот памятный вечер с двумя подозрительными молодыми людьми, так навсегда и осталось тайной. Ни Али Фуад, ни сам Кемаль никогда не рассказывали о той встрече, а ставший благодаря своим доносам генералом в двадцать пять лет Фетхим-паша тоже не смог пролить свет на всю эту историю, поскольку в 1908 году был в буквальном смысле разорван на куски озверевшей толпой в Бурсе. Хотя предположить, зачем главному шпиону надо было тратить вечер на двух молодых и весьма перспективных людей, можно.
Революционная деятельность Ататюрка не прошла для него даром — по доносу шпиона и по обвинению в издании подпольной газеты и создании тайной организации он оказался в тюремной камере, в которой ему было суждено провести целый месяц.
О многом передумал он в долгие часы своего заточения, с утра до ночи меряя шагами свое тесное узилище, в котором царили вечный полумрак и страшная грязь. И только здесь, в тюремной камере, до Кемаля в полной мере дошло то, что, по сути, именно так и жили миллионы турок, даже если они и не находились за толстыми тюремными стенами. И точно такой же тюрьмой являлась для них вся империя! И надо как можно скорее разрушить эти пока еще непробиваемые, но уже начинавшие давать трещины стены.
И почему бы это не сделать ему? Он молод, образован, любит свою родину и готов на многое. Если только… ему дадут выйти из этой мышеловки! А если не дадут? Ататюрк не был трусливым человеком, но порою ему становилось не по себе. А что если это действительно конец и он уже никогда не выйдет из этой страшной тюрьмы? Как ни ряди, он злейший враг самого султана, ну а как тот расправляется со своими врагами, ему было хорошо известно.
Но, как видно, не напрасно молила Зюбейде-ханым Всевышнего, услышал Тот ее страстные мольбы, и, к великой радости и не менее великому изумлению Кемаля, его выпустили из тюрьмы. Правда, перед самой «амнистией» он прошел через новое унижение, представ перед самим Измаилом Хаккы-пашой. Когда Кемаля ввели в комнату, сидевший за большим столом генерал кивком отпустил конвойных и сквозь линзы своих очков в золотой оправе уставился на вздумавшего вольнодумствовать и только уже поэтому не нравившегося ему Кемаля с таким зловещим видом, словно собирался расстрелять его в собственном кабинете. И, говоря откровенно, расстрелял бы! Ведь именно в таких, как этот Кемаль, он видел вызов, а возможно, даже и приговор всему тому, что было ему так дорого.