— Давай-ка спросим швейцара, не видел ли он ее? Жак! — крикнул он тому. — Не видел ли ты, принцесса ушла, или нет?
— Почем я знаю, — окрысился швейцар. — Мало ли тут народу ходит. За всеми не усмотришь!
— Да чего отвиливать! Говори, коли знаешь!
— Да говорят вам, ничего не знаю.
Камердинер и старуха молча пошли в свою комнату.
Навстречу им попался сын истопника, мальчик лет одиннадцати, Альфред.
— Ну, что поделываешь, Альфред? Что папа? — спросил камердинер.
— А вот смотрел, как корзину выносили из коридора.
— Какую корзину? — удивленно спросила старушка.
— Какую, не знаю. Наверно, с бельем или с посудой. Доктор все кричал: осторожней, осторожней.
— Доктор?
— Да.
— А ты как все это видел?
— Да я спрятался за портьерой.
Камердинер и старуха молча подошли еще раз к комнате принцессы и взглянули в замочную скважину.
Но было поздно. Сумерки лишали возможности рассмотреть, что там делается.
— Очевидно, принцессу увезли. Это ужасно, ужасно! — сказал камердинер.
С минуту старуха стояла у дверей в глубоком раздумье, но затем решительной поступью вышла на улицу.
У подъезда стоял швейцар и балагурил с какой-то цветочницей.
Увидев камердинершу, он обернулся в ее сторону.
— Ты чего? Куда? — спросил он.
— А тебе-то что? — резко оборвала его старуха.
— Грустную весть принесу я бедному барону, — думала она про себя, направляясь на улицу Риволи.
Барон действительно был ошеломлен принесенным известием.
Он не ожидал такой развязки.
Видя охватившее барона волнение, старуха просила не выдавать ее.
— Вот вам двести франков за услугу, а вот двести франков на расходы.
Старуха удивленно глядела на кредитные бумажки.
— Берите, берите. Это — вам. Я вам очень благодарен за ваше доброе намерение.
Старушка, отвесив низкий поклон, вышла из номера.
XLI. Похороны принца
Несмотря на раннее время, авеню Марсо была запружена любопытными, пожелавшими взглянуть на редкое зрелище — японские похороны.
Дорога, по которой должен был следовать траурный кортеж, была покрыта ковром из ельника и мирта.
Впереди показался бонза в парчовом белом одеянии. За ним на особых носилках несли малое изображение Будды.
Четыре носильщика, придерживающие шесты носилок, были одеты в черную парчу с серебряными блестками и в соломенных сандалиях с серебряными украшениями.
Вслед за Буддой с обнаженной головой шли двенадцать мальчиков, церковных служек, среди которых многие были чистокровные французы.
Мальчики были в белых балахончиках, походивших на японские кимоно.
Но вот из огромного подъезда вынесли какой-то странный предмет.
То был резной из черного дерева домик, который несли восемь человек.
Впереди домика было вырублено окно, в которое вставлены были зеркальный стекла.
То было погребальное кресло или, вернее, футляр-гроб с траурным креслом.
Принц сидел в кресле, так как но обряду шинтоистов человек должен быть похоронен в той же самой позе, в какой он находится в чреве матери.
Носильщики этого оригинального катафалка были одеты в черные кимоно.
За телом принца шел японский посол, рядом с ним французский министр иностранных дел.
На некотором расстоянии от него следовали представители дипломатического корпуса и некоторые члены французского министерства.
Затем двигалась пестрая толпа китайцев, японцев и просто любопытных.
Камло[3], не стесняясь торжественностью минуты, врывались в толпу, следующую за телом, и предлагали описание дуэли, на которой был убит принц.
Когда траурный кортеж добрался до кладбища Реге Lachaise, послышался монотонный звон, извещавший о новом покойнике.
В конце нового кладбища была уготовлена могила для вечного упокоения усопшего.
Палки носилок были вывинчены и на длинных полотенцах, подложенных под своеобразный домик, тело принца было опущено на значительную глубину.
Японцы-кавасы принялись руками забрасывать могилу землей.
В это время вокруг могилы с неимоверной быстротой вырос огромный костер.
Пламя должно было выражать радость о том, что принц соединяется с своими великими предками.
Оглашая воздух грустным пением, бонза обошел могилу. Его примеру последовали служки в черных масках.
Шаги стали учащаться и перешли в пляску.
На свежей могиле вырос маленький холм.
XLII. Отъезд барона