– А хрен ли нам, шулерам, ночь работам, день гулям, – подыгрывая, Глиста попробовал схохмить, притопнул скособоченными бульдогами, выбросил коленце, но кислой получилась затея, не вызвала у его дружка ни одобрения, ни радости…
– Ты чего к нам прикатил, раз так забурел? – зыркнул Глиста на разомлевшего за столом приятеля, когда опрокинули по первой стопке и закусили горячими сосисками с тушёной капустой. – Слухи долетели – в Воронеже обитал?
– Что Воронеж… – брезгливо хмыкнул тот. – Бери круче!
– Москву-матушку бороздил? – съехидничал Глиста и осёкся, уставившись на растопыренную перед своим носом пятерню; пальцы Хомяка жгли его глаза татуированными на них чёрными крестами.
– Три ходки! – сжавшись от страха, пролепетал Глиста. – За что ж успел?
– Гад-судья на счастье и покой поднял окровавленную руку, – зло процедил сквозь губы Хомяк и, не сдерживаясь, хлобыстнул по столику так, что слетела на пол посуда, звякнула, разбившись вдребезги недопитая поллитровка, шустрый официант бросился к ним.
– Плачу за всё! – прервал его стенания Хомяк, резко поднявшись и сунув крупную купюру, а дружку бросил через плечо. – Хорош заседать, кореш! Двигаем на воздух, душно здесь…
Глава IV
– Что за спешка, братан? – бросился вслед Глиста, запихивая в карманы нетронутые горячие беляши. – Не выпили, не пожрали…
– За этим я сюда прикатил? – не оборачиваясь, мрачно буркнул Хомяк.
– А зачем? Поделись, – нагнал наконец его приятель, не страшась, заступил дорогу. – Я в башке варианты тасую, как колоду карт, а сообразить не могу.
– И не удастся!
– Растолкуй балбесу по старой дружбе.
– Бывал в тех местах, где мне трубить пришлось?
– Бог миловал.
– Не знаешь, как там души рвут!
Глиста сжал губы, смолчал.
– Кольщик наколол мне купола, – заскрежетал зубами Хомяк, затянув тягуче, больше походившую на стон, песню. – Рядом чудотворный крест с иконами, чтоб играли там колокола с переливами да перезвонами…
И скомкал слова, словно споткнулся.
– Что с тобой, Хан? – ткнулся ему в спину Глиста, растерявшись. – Всё путём было, мирно, тихо… Вспомнил что? И я бы там парился, если бы ноги вовремя в лапы не взял. У каждого своя планида, братишка, не нами заказана. Нам хлебать, что достаётся.
Хомяк нечленораздельно захрипел в ответ.
– Про старуху твою не успел рассказать, – заторопился Глиста. – Всё не решался огорчать. Умерла она… Давно… Но похоронил я её по-человечески. И попика отыскали люди добрые. Циклоп?.. Помнишь его? Гитару приволок. Какая-никакая, а музыка. Помянули, твою любимую спели. Как это?.. «И куда не взгляни, всюду светят они, васильки, васильки, васильки…» – Помолчав, Глиста всхлипнул. – Замёрз Циклоп под забором, как собака паршивая. Налакался водяры и замёрз. Так что ещё не известно, где легче было, в твоих краях или у нас…
– Хлебало-то закрой! – резко развернулся Хомяк и, схватив его за горло, трясанул. – Забыл я всё и всех! Понял? Забыл… Яма мне нужна!
– Яма?..
– Нефтебазу на Волге фрицы в войну бомбили, помнишь?.. Там ещё баркасы ремонтировали, баржи латали, а после, когда увели флот в Николо-Комаровку, пацанва в том затоне купалась?.. Мы с тобой голопузыми с девахами кувыркались на песке…
– Почему ж забыл? – вырвался Глиста. – Помню, тонул ты там. Плавал-то, как кирпич!
– Значит, не слили озеро в Волгу. Не засыпали яму?
– Кому она нужна? – зло сплюнул Глиста. – Зацвела местами, камышом да чаканом заросла у берегов, но пацанва купается до сих пор, вода там нагревается быстрей, чем в Волге. Бабы бельё стирать таскают.
– А сараи нефтебазинские сохранились по берегам? – перебил дружка Хомяк и нескрываемый интерес выдал его блеском глаз.
– Некоторые погорели. Балует шпана, жгут сараи от безделья… А тебе они зачем понадобились? Что ценного там хранилось, всё вывезли, а остатки растащили.
– Понадобились, – напрягся Хомяк, не скрывая волнения. – Шлёпал бы я за сто вёрст щи хлебать!
– Денег у тебя отродясь не водилось, чтобы клады закапывать…
– Веди к яме, узнаешь, – нетерпеливо подтолкнул дружка Хомяк.
– Небось в воду лезть придётся?
– А ты с каких пор пугливым стал? – захохотал Хомяк, настроение его менялось на глазах. – Градус утопить грозился?
– За тебя переживаю. Барахлишко на тебе приглядное. Не спёр бы кто, когда нырять станешь.
– Посторожишь! – хлопнул Глисту по плечу Хомяк. – Или откажешь старому другу?
– Я вот кумекаю, – подмигнул тот, – раз ты за сокровищами собрался, одному тебе тяжело будет доставать их со дна. А пловец ты хреновый. Может, мне сплавать?