Откуда прилетел попугай?
Какие же источники помогли Стивенсону в создании романа и как он сам ими воспользовался? На этот счет мы располагаем, как было сказано, личным признанием писателя.
В его творческой лаборатории были использованы и переработаны застрявшие в памяти места из многих книг о пиратах, бунтах на судах и кораблекрушениях, о загадочных кладах и таинственных «обветренных, как скалы» капитанах. Потому-то книга и рождалась «сама собой», при столь безмятежном расположении духа, что еще до того, как начался процесс сочинительства, был накоплен необходимый «строительный материал», в данном случае преимущественно литературный, который засел в голове и как бы непроизвольно, в переосмысленном виде выплеснулся на бумагу.
Иначе говоря, когда Стивенсон в приливе вдохновения набрасывал страницы будущего романа, он не догадывался о том, что невольно кое-что заимствует у других авторов. Все сочинение казалось ему тогда, говоря его же словами, первородным, как грех, «все принадлежало мне столь же неоспоримо, как мой правый глаз».
Он вправе был думать, что герои его повествования давно уже независимо жили в его сознании и только в нужный час отыскались в кладовой памяти, выступили на сцену и зажили на ее подмостках, начали действовать.
А между тем оказалось, что, сам того не желая, писатель создавал свою книгу под влиянием предшественников. По этому поводу написано немало исследований. Не удовлетворившись его собственным признанием, литературоведы пытались уточнить, у кого из своих собратьев и что заимствовал Стивенсон, куда тянутся следы от его «Острова» и под чьим влиянием в романе возникла эта пестрая толпа удивительно своеобразных и ярких персонажей.
Впрочем, для начала уточним, в чем же признался сам автор.
Нисколько не скрывая, Стивенсон засвидетельствовал, что на него оказали влияние три писателя: Даниель Дефо, Эдгар По и Вашингтон Ирвинг. Не таясь, он открыто заявил, что попугай перелетел в его роман со страниц «Робинзона Крузо», а скелет-«указатель», несомненно, заимствован из рассказа Эдгара По «Золотой жук».
Но все это мелочи, ничтожные пустяки, мало беспокоившие писателя. В самом деле, никому не позволено присваивать себе исключительное право на скелеты или объявлять себя единовластным хозяином всех говорящих птиц. К тому же «краденое яблочко всегда слаще» – шутил в связи с этим Стивенсон.
Если же говорить серьезно, то его совесть мучил лишь долг перед Вашингтоном Ирвингом. Но и его собственностью он воспользовался, сам того не ведая. Точнее говоря, на Стивенсона повлияли впечатления, полученные от когда-то прочитанных книг. В этом смысле и «Остров сокровищ» был навеян литературными источниками, в частности новеллами Ирвинга.
Однако что значит – «писатель воспользовался» или «автор заимствовал»? Примеров вольного или невольного заимствования можно привести сколько угодно. Еще Плавт заимствовал сюжеты, позже с таким же успехом их перенимали у него. Вспомните «Комедию ошибок» Шекспира – это не что иное, как искусная разработка сюжета плавтовских «Близнецов».
В подражании (что тоже иногда можно понять как заимствование) и в отсутствии собственного воображения обвиняли Вергилия за то, что в «Энеиде» находили «параллели» с Гомером. От этой, говоря словами Анатоля Франса, неприятности не были избавлены Вольтер и Гёте, Байрон и многие другие. Находились и такие, кто даже Пушкина пытался обвинить в плагиате.
Чтобы избежать подобных обвинений в заимствовании, А.-Р. Лесаж, например, прямо посвятил своего «Хромого беса» испанскому писателю Геваре (к тому времени умершему), взяв у него и заглавие и замысел, в чем всенародно и признался. Однако, уступая честь этой выдумки, Лесаж намекал, что, возможно, найдется какой-нибудь греческий, латинский или итальянский писатель, оспаривавший авторство и у самого Гевары.
На востоке, в частности в Китае и Японии, свободное заимствование сюжета было широко распространенным явлением и отнюдь не рассматривалось как плагиат. И многие посредственные сюжеты, как считал тот же Франс, проходя через руки гениев, можно сказать, только выигрывали от этого. Конечно, лишь в том случае, если, заимствуя, придавали новую ценность старому, пересказывая его на свой лад, что блестяще удавалось, скажем, Шекспиру и Бальзаку. Воображение последнего, пишет А. Моруа, начинало работать только тогда, когда другой автор, пусть даже второстепенный, давал ему толчок.
В непреднамеренном заимствовании признался однажды Байрон. Спеша отвести от себя обвинение в злостном плагиате, он пояснил, что его 12-я строфа из «Осады Коринфа», очень схожая с некоторыми строчками поэмы Кольриджа «Кристабель», которую он слышал до того, как она была опубликована, – чисто непроизвольный плагиат.
Бывали случаи, когда один автор брал «имущество» у другого, не подозревая, в отличие от Лесажа, что тот, в свою очередь, занял его у коллеги. И каждый из этих авторов мог бы заявить вслед за Мольером: «Беру мое там, где его нахожу».
Одним словом, если говорить о заимствовании, то следует признать, что это – способность вдохновляться чужими образами и создавать, а точнее, пересоздавать на этой основе произведения, часто превосходящие своими достоинствами первоисточник. Справедливо сказано: все, что гений берет, тотчас же становится его собственностью, потому что он ставит на это свою печать.
Неповторимая стивенсоновская печать стоит и на «Острове сокровищ». Что бы ни говорил сам автор о том, что весь внутренний дух и изрядная доля существенных подробностей первых глав его книги навеяны Ирвингом, произведение Стивенсона абсолютно оригинально и самостоятельно.
И не вернее ли будет сказать, что оба они, Ирвинг и Стивенсон, как, впрочем, и Эдгар По, пользовались в качестве источника старинными описаниями деяний пиратов – похождений и дерзких набегов, разбойничьих убежищ и флибустьерской вольницы, ее нравов и суровых законов.
К тому времени в числе подобных «Правдивых повествований» наиболее известными и популярными были два сочинения: «Пираты Америки» А.-О. Эксквемелина – книга, написанная участником пиратских набегов и очень скоро ставшая известной во многих странах и не утратившая своей ценности до наших дней (мы о ней уже писали); и «Всемирная история грабежей и убийств, совершенных наиболее известными пиратами», опубликованная в Лондоне в 1724 году неким капитаном Чарлзом Джонсоном, а на самом деле, как предполагают, скрывшимся под этим именем Даниелем Дефо, который выступил в роли компилятора известных ему подлинных историй о морских разбойниках.
В этих книгах рассказывалось о знаменитых пиратах Генри Моргане и Франсуа Олоне, об Эдварде Тиче по кличке Черная Борода и о Монбаре, прозванном Истребителем, – всех не перечислить. И не случайно к этим же надежным первоисточникам прибегали многие сочинители пиратских романов. В частности, А.-О. Эксквемелин натолкнул В.-Р. Паласио, этого «мексиканского Вальтера Скотта», на создание его знаменитой книги «Пираты Мексиканского залива», увидевшей свет за несколько лет до «Острова сокровищ».
По этим источникам корректировал свою книгу о приключениях флибустьера Бошена французский писатель Лесаж. Они, возможно, вдохновляли Байрона на создание образов романтических бунтарей. Купер пользовался ими, когда писал о Красном Корсаре в одноименном романе, а также при работе над своей последней книгой «Морские львы», где вывел жадного Пратта, отправившегося в опасное плавание на поиски пиратского клада. Конан Дойл использовал эти источники, сочиняя рассказ о кровожадном пирате Шарки, а Сабатини – повествуя об одиссее капитана Блада.
К свидетельству А.-О. Эксквемелина, как и к сочинению Ч. Джонсона, прибегали и другие прославленные авторы, писавшие в жанре морского романа, в том числе В. Скотт и ф. Марриет, Э. Сю и Г. Мелвилл, Майн Рид и К. Фаррер, Р. Хаггард и Д. Конрад. Со слов самого Стивенсона известно, что у него имелся экземпляр джонсоновских «Пиратов» – одно из наиболее поздних изданий.
В связи с этим справедливо писали о влиянии этой книги на создателя «Острова сокровищ». Известный в свое время профессор Ф. Херси не сомневался в этом и находил тому подтверждения, сопоставляя факты, о которых идет речь в обеих книгах.