Про Радищева, которого теперь остроумно называют автором воскресшей книги, явившейся действительно на Божий свет с запозданием более чем на столетие, масоны говорили, что он был обязан сообщить Екатерине всю ту правду, о которой он написал в своей книге, но он должен был довести эту правду до сведения государыни путем тайным, непосредственно, а не прибегать к помощи книги, распространение которой могло бы возбудить общественное мнение. Здесь, значит, масоны осуждали Радищева не за то, что он сказал истину, а за тот способ, к которому он прибег, чтобы сказать эту истину.
Максим Невзоров[62] 27 января 1819 г. писал князю Голицыну пространное письмо с тем, чтобы все его содержание сделалось известно императору Александру I. По словам Невзорова, было много причин неудовольствия и ропота московских жителей и большей части людей вообще в России среднего и нижнего состояния; причины были и до неприятельского нашествия, и после него; но главная причина — это тяжелые налоги. Невзоров подробно перечисляет причины бедствий: роскошь и разврат среди высшего класса, исчезновение истинного христианского духа в духовных лицах, неудовлетворительная постановка воспитания и образования юношества, обременительные, особенно для бедного народа, налоги, спаиванье того же бедного народа и пр. Как очевидец, он сообщает, что «фиалами» Божьего гнева московские жители почитают: 1) приезд московской полиции и большей части московских властей по изгнании неприятеля и причиненные ими насилия и грабежи в разборах оставшихся в Москве жителей; 2) пристрастные «рекомендации» в раздаче «вспомогательных денег», пожалованных государем и «патриотическими» сословиями; это — два первые пункта, которых всего Невзоров приводит восемь. В письме Невзоров не опасается затронуть самые больные струны: так, он упоминает «о распространяемой и защищаемой с толиким попечением продаже горячего вина, водок и пр.», о недовольстве военными поселениями, о которых народ толкует многое «весьма нехорошего и неприятного». «Печальное состояние отечества нашего, — напрямик заявляет он в письме, — поправлено иначе быть не может, как облегчением государственных тягостей, тягости же сии облегчить иначе нельзя, как недоимки все простить, налоги и подати стараться сколько можно не умножать, а уменьшить, а иные и совсем прекратить, как, например, адрес-конторные, которые, кажется, без всякой пользы бедный народ только мучат, доходы с паспортов, которые, кстати, для того получили и название прокормежных, что народ посредством их доставляет себе способы для прокормления себя и семейства и для уплаты подушных и оброков; многие городские доходы, которых назначение и употребление нужно с точностью рассмотреть, и, может быть, другие многие». Письмо свое Невзоров заканчивает заявлением: «Из прежних бумаг моих ваше сиятельство изволите знать, как я люблю и благоговею к особе государя императора и что я его почитаю российским Давидом, но и к Давиду посылаем был Нафан и пророки». Подобно этому и Лопухин откровенно и ясно говорил, что он считает себя обязанным говорить государю правду, не опасаясь даже царского гнева, потому что отечество он любит выше себя.
62
Максим Иванович Невзоров, масон, был одним из питомцев но-виковского кружка. Он воспитывался за границей на средства масона И.В. Лопухина и, получив докторский медицинский диплом, возвратился в Россию. В Риге, однако, он был арестован и в 1794 г. привезен в Петербург, где был заключен в крепость. По подозрению в том, что ему были известны важные масонские тайны и что он был одним из посредников между новиковским кружком и западноевропейскими масонами, он был допрошен Шешковским. Признанный душевнобольным, он был препровожден в больницу, а при императоре Павле I освобожден. При императоре Александре I он издавал «Друг Юношества», которым распространялись масонские идеи. Лопухин много хлопотал о распространении этого журнала и утверждал, что он издается «единственно от ревностного усердия к общему благу, для распространения доброй нравственности». Не вполне исследовано, был ли действительно Невзоров временно душевнобольным. Допрашивавших его лиц поражало его запирательство в ответах и неуместные разговоры. В образец его настойчивости приводится часто эпизод из его допроса в крепости Шешковским. Последний объявил Невзорову, не желавшему давать показаний, что он имеет приказание государыни бить его четвертным поленом, если он не будет отвечать. С полным самообладанием Невзоров возразил: «Не верю, чтобы это приказала государыня, которая написала наказ комиссии о сочинении уложения».