Десятью годами ранее, в 1776 году, в Спасо-Евфимиевом монастыре случилась неприятность — из монастыря сбежал помещенный туда за год до того отставной гвардии капрал Яков Леонтович, с обстоятельствами жизни которого нам еще предстоит познакомиться. Узнав об этом, Екатерина II распорядилась послать в монастырь ревизора, о миссии которого рассказывается во второй главе.
С точки зрения отношения к душевнобольным интересно, что в феврале 1762 года из Герольдмейстерской канцелярии посылали в монастыри чиновников для приема присяги Петру III, причем присягали не только монахи, но и содержавшиеся там безумцы, которые таким образом, как бы по умолчанию, признавались дееспособными[56]. Примерно в это же время в связи с ликвидацией Тайной канцелярии почти все дела сумасшедших были собраны в одно дело из 14 частей[57] и была составлена уже упоминавшаяся ведомость ранее отправленных в монастыри, про которых на тот момент не имелось информации о выздоровлении[58].
Между тем выигранное государством сражение за право отправлять безумных в монастыри не означало, что побежденный противник полностью сдался на милость победителя. Противостояние светских и церковных властей продолжалось, но уже на другом уровне. Согласно установленному порядку, монастырские власти, как уже было сказано, должны были докладывать Тайной канцелярии о случаях выздоровления находившихся на их попечении безумцев, и документы свидетельствуют, что подчас они пользовались этой возможностью, чтобы избавиться от лишней обузы. Так, в 1756 году из Савино-Сторожевского монастыря рапортовали о выздоровлении посланного туда тремя годами ранее подпрапорщика Саввы Петрова. Однако после освидетельствования в московской конторе Тайной канцелярии диагноз монахов не подтвердился, и чиновники с сожалением констатировали:
Оной архимандрит з братиею об оном Петрове, якобы он в совершенном уме имеетца, представляли, знатно, не хотя оного Петрова в том монастыре содержать и брацкой пищи ему употреблять, равно так, как напредь сего Угрешского монастыря от игумена о посланном к нему для такого ж содержания колоднике Дьячкове ложно представлено было[59].
Впрочем, то, что до екатерининского времени пребывание в монастырских обителях безумцев для их властей действительно становилось дополнительным бременем, сомнений не вызывает. Тремя годами ранее Синод, прося освободить из нижегородского Печерского монастыря якобы вылечившегося подпоручика Ивана Каирева, прямо ссылался на необходимость его кормить и покупать для него дрова и свечи, из‑за чего монастырь терпел «немалую тягость и убыток»[60]. В 1754 году власти московского Спасо-Андроникова монастыря писали о невозможности содержать там ученика полотняной фабрики Варлама Ананьева «за пожарным временем и оскудением келей и хлеба». Так как сторожить Ананьева приходилось двум монастырским крестьянам, они несли убытки, «також, де, и государевых работах и податей денежных имеется великая остановка»[61]. В 1762 году московская духовная консистория обратилась в московскую контору Тайной канцелярии с сообщением, что в Николо-Угрешском монастыре нет средств для содержания отправленных туда безумцев. Однако финансовое обеспечение содержания в монастырях душевнобольных преступников в компетенцию Тайной канцелярии не входило, так что контора ответила лишь, что выздоравливающих надо выпустить, а остальных оставить на прежних условиях[62].
56
Судя по документам, единственным отказавшимся принимать присягу был посадский города Романова Гаврила Дьячков, который не только был признан безумным, но и оказался раскольником (РГАДА. Ф. 7. Д. 2041. Л. 53–53 об.).
58
РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 367. Ч. 14. Л. 468. Часть листов дела 367 сильно повреждена, некоторые сохранились лишь фрагментарно. В советское время дело было отреставрировано, но при этом часть листов перепутаны, в результате чего отдельные документы, относящиеся к одному и тому же следственному делу, находятся в разных частях.