В начале 1993 г. корреспондент еженедельника «Штерн» Фелькляйн побывал в бывшей святая святых архива ЦК КПСС — спецхране фонда Ленина, и нашел там копии секретной германо-большевистской переписки[11].
Тайный альянс Ленина и Вильгельма действительно существовал. Но не менее интересно другое: денежные средства переводились большевикам через уполномоченные банки-партнеры группы «Кун Лоэб и К°». То есть через ту же финансовую группу, которая ранее помогала японцам против России. И как и в 1905 г., когда Акаси финансировал революцию в царской империи фактически из средств американца Шиффа, деньги тоже оказались не только немецкими. Цифра помощи Ленину в 60 млн. золотых марок, приведенная Бернштейном, более чем в два раза превышает сумму, выделенную из секретных фондов кайзеровских МИДа и Генштаба. Другие источники (доклад французского резидента в Америке и т. д.) подтверждают, что банки Шиффа, Варбургов, Ашберга были не только посредниками между немцами и большевиками, но и спонсорами революции. Иными словами, разведка и тайная дипломатия Германии объединились с финансовой олигархией во имя сокрушения России. Парадокс в том, что рука об руку с ними действовала и дипломатия Великобритании (см. ниже). Этого совместного удара и не выдержала русская монархия в 1917 г.
АНТАНТА + ВИЛЬГЕЛЬМ +…= ФЕВРАЛЬ СЕМНАДЦАТОГО
Разумеется, считать революцию целиком делом «вражеской агентуры» было бы глубоким заблуждением. Революции, как вирусы, могут заноситься откуда угодно, но здоровый организм успешно борется с ними, и лишь в ослабевшем развивается болезнь.
Образовавшийся во второй половине прошлого столетия узкий слой русской «революционной интеллигенции» (понятие, кстати, незнакомое остальному цивилизованному миру) стал питомником революционных микробов. Причудливо сочетая в себе крайний идеализм с крайней же самонадеянностью и презрением к «устоям», интеллигент, начитавшись Маркса, поднимал народ «на борьбу с режимом», не понимая, что рубит сук, на котором сидит. Потом, когда революция предстанет во всем своем кровавом обличье, эти вдохновители протрезвеют и скажут устами Горького: «Хотели разбудить человека, а разбудили зверя». Но будет уже поздно. Народ, на восемьдесят процентов неграмотный, не обладавший никакой политической культурой и уважавший только силу полицейских плеток, осознает Февральские свободы как ослабление власти и бросится жечь, крушить и тащить все подряд.
Многовековой путь созидания парламентской демократии, проделанный Европой, оказалось невозможно пройти в короткий отрезок 1905–1917 гг. Наоборот, Россия в результате получила большевизм и была отброшена назад.
Самодержавная монархия в условиях начала XX столетия являлась единственно приемлемой формой правления в России. Уже революция 1905 г. показала, что вместо царя наступит только хаос, она же показала и то, сколь этот хаос близок. В условиях, когда на страну наседали внешние враги и подтачивали ее враги внутренние ‑ революционеры и наивные либералы, особенно важна была твердость и выверенность курса государственного корабля. Курс же определял человек, оказавшийся увы, не на своем капитанском мостике. Мягкий и непоследовательный, Николай II ощущал в руке царский скипетр как чужой. Он не смог провести страну между Сциллой твердого порядка и Харибдой необходимых реформ. При всей своей тогдашней незаменимости как державного института монархия не смогла выработать механизм избрания на трон действительно достойного властителя. Это противоречие сыграло роковую роль.
Соответствовала своему царю и государственная бюрократия. П.А. Столыпин оказался последней яркой фигурой в ее серых рядах. Аппарат управления работал по привычным схемам, не осознавая, что в кризисные моменты необходим другой уровень государственной энергии и другие решения. Даже из церкви — духовной опоры самодержавия, ушло живое начало, она засорялась проходимцами типа сменившего несколько вероисповеданий Саблера или протеже Распутина-Раева, переведенного в кресло главы Святейшего Синода с поста директора женских курсов. «Духовное служение превратилось в будничную работу. Подвижничества, горения — не было», — напишет позже в своих воспоминаниях один из православных иерархов.