Корнилов был арестован и заключен Временным правительством в Быковскую тюрьму. Находившийся в то время в Петрограде румынский дипломат князь Стурдза считает провал корниловского выступления следствием происков определенных тайных сил, располагавшихся в Нью-Йорке, «которые были организаторами и банкирами сонма иностранных агитаторов, с помощью нескольких тысяч рабочих Путиловского завода (быстро организованных под защитой Керенского) предпринявших завоевание русской Империи»[15].
Провал «мятежа» привел к резкому росту влияния крайне левых и падению авторитета Керенского. Последний заботливо способствовал восхождению большевиков. Так, например, он снял с поста командующего Северным фронтом (ближайшим к столице) «корниловца» генерала Клембовского и назначил на его место своего собрата по масонству (согласно спискам Нины Берберовой) генерала Черемисова, открыто заигрывавшего с партией Ленина и потом служившего в Красной Армии. Военным министром стал генерал Верховский, также сочувствовавший крайне левым и впоследствии перешедший в РККА.
В день переворота 25 октября Керенский сбежал из Петрограда как раз в ставку Северного фронта в Псков. Разыграв на совещании штаба «стремление к борьбе с узурпаторами», он тут же отвел в сторону Черемисова и объявил ему о том, что сдает ему верховное командование, а сам… едет в Петроград и отказывается от должности премьер-министра! При этом Керенский втихую отменил с такой помпой им же отданный приказ о наступлении на столицу «сил порядка» (а когда приказ был возобновлен под давлением генералов, стало уже поздно). 31 октября после переговоров представителей Керенского с большевистским комиссаром Дыбенко в Гатчине сладкоречивый Александр Федорович переодевается матросом и сбегает в Москву, оставив нацарапанную на клочке бумаги записку о сложении с себя обязанностей премьер-министра и передаче их «в распоряжение Временного правительства» (которое уже пять дней как было арестовано). Ясно, что это формальный акт отречения в пользу Ленина и Троцкого, совершенный в силу неких таинственных обязательств.
Между тем у победителей случилась «маленькая неприятность»: в колыбели революции началась вакханалия. Был разграблен, в частности Зимний дворец. Более недели в городе продолжались винные погромы: толпы солдат и матросов громили лавки и, напиваясь, бесчинствовали на улицах, теряя даже видимость дисциплины. В этих условиях и несколько казачьих сотен Краснова (которые уже взяли Царское Село и невооруженным глазом созерцали купола Исаакия) представляли реальную опасность. Троцкий с неимоверными усилиями сумел прервать пир победителей, грозивший перейти в похороны революции. Собственно, усилий оказалось недостаточно: понадобились опять-таки большие деньги (хоть и в трагикомической ситуации, но золото ордена помогло вновь), чтобы составить два «трезвых» отряда матросов, которые прервали погромы и мобилизовали едва протрезвевших собратьев в шинелях и бушлатах против «контры». (И. Бунич, впрочем, утверждает, что костяк антикрасновских сил составили германские военнопленные, ранее сосредоточенные в нескольких лагерях под Питером и мобилизованные на защиту большевиков по прямому приказу Гинденбурга. Об этом же сообщал и известный эмигрантский историк Бурышкин: «На четвертый день борьбы со стороны большевиков стали стрелять немецкие пленные»).
Узнав о предательстве Керенского и отказе в поддержке от Черемисова, Краснов понял, что его «сдали». Первого ноября он сказал своим казакам прощальную речь: «Сделали мы, что могли. Другие нас не поддержали. Не на нас вина за то, что начнется теперь на Руси».
Вина лежала прежде всего на Керенском. Уже на склоне лет, в эмиграции в США, он откровенно говорил представителю НТС Поремскому: «Знаете, что бы я сделал, очутись снова в 17-м году? Велел бы расстрелять себя самого — Керенского!»
Чьим же таинственным наставлениям в злополучном октябре внимал председатель Временного правительства, отдав власть узурпаторам?
Возможно, такие наставления могли дать масоны, поскольку будущий глава Реввоенсовета Троцкий обладал, как уже говорилось, определенным весом в их иерархии. Но поскольку речь шла о событии поистине мирового значения, то вопрос мог быть решен только в высших кругах всемирного ордена, где всем заправляет финансовый интернационал. О том, что именно банкиры заставили Керенского «отречься от престола» в пользу большевиков, говорят и таинственные признания X. Г. Раковского.
ЗА КУЛИСАМИ ТЕАТРА РЕВОЛЮЦИИ
В 60-е годы в Испании с десяток изданий выдержала одна из самых загадочных книг о всемирной революции — «Красная симфония». Это сочинение представляет собой записки доктора Ландовского — врача НКВД на московских процессах 30-х годов. Автор, специалист по наркотикам, был «мобилизован» на службу в госбезопасность, где его открытия использовали для «развязывания языков» важных подследственных. Содержание тетрадей Ландовского раскрывает загадку того, почему даже многим зарубежным наблюдателям (Фейхтвангер и др.) абсурдные признания обвиняемых на указанных процессах казались такими «искренними» — последние находились под воздействием спецнаркотика.
Но главная ценность этих записок — в тех показаниях, которые никогда не оглашались на суде. Ландовский присутствовал на допросах известного большевика Христиана Раковского и помогал вести и переводить протоколы (в целях секретности допросы велись на недоступном большинству чекистов французском языке).
Подследственный был колоритной и значимой фигурой мирового коммунистического движения. Подлинная его национальность неизвестна: согласно его анкетам, он родился в Северной Добрудже, которая принадлежала до первой мировой войны Болгарии, а затем Румынии. Согласно другим сведениям, он появился на свет в одном из еврейских местечек в Бессарабии, до восемнадцати лет жил здесь и именовался Хаимом Раковером, а затем бежал от царской воинской повинности в Румынию. Раковский являл собой образец революционера-космополита: он успел побывать и активистом болгарских социал-демократов, и лидером румынских анархистов (вместе со своей соратницей Анной Паукер он устраивал теракты против представителей власти). Затем немало поколесил по Европе, пока не грянула революционная буря в России, вынесшая его на пост председателя Совнаркома Украины. Успел он поработать и в Коминтерне, а закончил карьеру советским послом в Париже.
Сталинским следователям Раковский рассказывал поразительные вещи. Большевики и Коминтерн с самого начала действовали рука об руку с интернационалом банкиров. Последний так же, как и марксисты, стремился разрушить национальные границы и установить всемирную диктатуру — правда, не пролетариата, а финансовой олигархии. Но на определенном этапе задачи тех и других сходились. (С этой же целью банкиры, в том числе и еврейские, поддерживали Гитлера). Россия со своим монархическо-консервативным режимом представляла, с одной стороны, определенную преграду их вожделениям, а с другой — огромнейший полигон для «эксперимента». Троцкий был доверенным человеком этих хозяев процентной паутины и распоряжался огромными средствами, предоставляемыми ему Шиффом, Варбургами и другими международными сверхбогачами. Керенский, по словам Раковского, тоже был агентом банкиров и, следуя их указаниям, уступил власть «старшему по иерархии». Оттого-то «красный Лев» стал поначалу почти полным хозяином и в России, и в большевистской партии.
Малейшие претензии кого бы то ни было на эту роль решительно пресекались. Когда Ленин стал проявлять чрезмерную самостоятельность и претендовать на реальное руководство, Троцкий организовал против него (через посредничество ЧК) сначала левоэсеровский путч июля 1918 г., а затем и покушение Каплан, в итоге которых Ильич вновь был оттеснен на подобающее ему место. Но главную роль «перманентный революционер» сыграл в создании Красной Армии. После того, как он возглавил военный наркомат и Реввоенсовет, у красных воинов, как по мановению волшебной палочки появились и обмундирование, и боеприпасы, и они стали теснить белых. Бывший посол в Париже в своих секретных показаниях утверждал: этот перелом был следствием не только финансовых вливаний в РККА международных друзей Льва Давидовича, но и действий агентуры тех же друзей в белом движении.