Уже то, что я была нужна, стало настоящим счастьем после нестерпимого одиночества последних лет. Артуру было очень приятно, что я рядом, пока он выполнял многочисленные обязанности, и я была не в силах отказать. Я тоже находила немало радости в повседневных заботах, как то: развлечение гостящих священников, посещение бедных, организация приходских чаепитий и преподавание в воскресной школе. Те же дела, которыми я занималась как дочь священника, приобрели совершенно иную окраску и значимость теперь, когда я стала женой викария. Я обнаружила, что благодаря браку проявляю себя наилучшим образом.
В то же время, хотя я была очень счастлива, порой мне не хватало творчества. У меня не было ни малейшей возможности писать. Даже эти страницы дневника я заполняла урывками, если выдавалась свободная минутка, а чаще поздно ночью, когда Артур уже спал.
Он взял обыкновение испытывать свои проповеди на мне, прежде чем представить их прихожанам, и спрашивать моего мнения. Благодаря его превосходному расположению духа эти проповеди часто были милыми и ободряющими и затрагивали лучшие струны человеческой души. Однако если он пугал меня чем-то менее привычным, я не медлила выразить свое разочарование — и коррективы часто вносились столь же незамедлительно.
Пока я осваивалась в своей новой жизни, лето сменилось осенью, а осень безжалостно полетела к зиме. Мы с Артуром съездили в Брадфорд, где нас запечатлели при помощи нового процесса, называемого фотографией. Готовые портреты казались такими необычными и удивительными! От своего я была не в восторге, но Артуру он нравился, а я считала, что муж получился особенно красивым на своем снимке, где он смотрел немного в сторону с огоньком в глазах и довольной полуулыбкой.
Здоровье папы, благослови его Боже, было выше всяких похвал; я надеялась, что он пробудет с нами еще много лет. Теперь между папой и Артуром был нерушимый мир, прежде совершенно невообразимый. Мне доставляло ежечасное удовольствие наблюдать, как хорошо они ладят. Ни разу между ними не было ни ссоры, ни недоброго слова. Всегда, когда я видела, как Артур надевает рясу или стихарь и проводит службу или совершает священный обряд, я испытывала огромное утешение, сознавая, что мой брак обеспечит папе надежную поддержку в старости, как я и надеялась.
Мы с Артуром становились ближе с каждым днем. Мы постоянно находили друг у друга новые странности и причуды, над которыми смеялись и с которыми свыкались. Мой муж не был лишен недостатков — безупречных людей не бывает, и я тоже не являлась исключением, но никто из нас не ждал совершенства. Мы учились мириться с привычками и склонностями, не вполне соответствовавшими нашим ожиданиям, ценить те, что соответствовали, и относиться ко всем остальным с чувством юмора. Между нами не было изнурительной сдержанности, нам было легко вместе, потому что мы подходили друг другу.
Как-то я листала «Джейн Эйр» и наткнулась на один абзац. Слезы обожгли мне глаза, поскольку, когда я сочиняла его, он был всего-навсего образом идеального супружеского счастья, которое — до недавних пор — существовало лишь в моем воображении:
«Я знаю, что значит всецело жить для человека, которого любишь больше всего на свете. Я считаю себя бесконечно счастливой, и моего счастья нельзя выразить никакими словами, потому что мы с мужем живем друг для друга. Ни одна женщина в мире так всецело не принадлежит своему мужу. Нас так же не может утомить общество друг друга, как не может утомить биение сердца, которое бьется в его и в моей груди; поэтому мы неразлучны. Быть вместе — значит для нас чувствовать себя так же непринужденно, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе. Весь день проходит у нас в беседе, и наша беседа — это, в сущности, размышление вслух. Я всецело ему доверяю, а он — мне; наши характеры идеально подходят друг к другу, почему мы и живем душа в душу».
Фразы, извлеченные столько лет назад из глубины моего одинокого и тоскующего сердца, теперь служили совершенным отражением чудесной новой жизни, которую я вела со своим Артуром. Мой муж был таким добрым, таким нежным, таким любящим и верным. Наши сердца были соединены в любви.[78]
Однажды ночью в конце ноября, когда мы с Артуром уютно устроились у камина в столовой, прислушиваясь к завываниям ветра за окном, я унеслась мыслями к похожему ноябрьскому вечеру год назад. Перестав вязать, я поняла, что моей жизни для полной законченности не хватает лишь одного: того, что прежде было важным и насущным, как дыхание.