Глава 74
Над белесым морем высоко в небе застыли редкие облака. На северной стороне синевато-серые, розовые и золотистые по всему горизонту. На легкой волне качались уже потемневшие льдины, а над ними кружились чайки. С пронзительным криком они падали вниз, выхватывали из воды серебристых рыбешек.
Все было, как и двадцать лет назад. Но тогда сердце замирало от мыслей, что доведется увидеть заморские страны, встретить таких непонятных и грозных чужеземцев. Да и страшно было очутиться в окружении этой зыбкой глади, населенной водяными духами, русалками и другими таинственными существами.
А еще все радовались, что карбас деда Кондратия вышел-таки к соленой воде. На шведской таможне в устье Невы подарки сверх меры не вымогали, а моряки со встречного военного корабля не обидели. Просто посмеялись над русскими медведями, посоветовали им сидеть на берегу и собирать клюкву.
Все это было. А сейчас волнует другое. Что ожидает дома? Как пойдет служба на новом месте, с новыми людьми?..
Еще в Ревеле Ивану передали письмо из Новгорода. Из него узнал, что батюшка исполнил-таки мечту дедушки Степана, выбился в купеческое сословие. До своей кончины успел выдать дочек замуж, но младшего сына дома не удержал. Кум Амосов, знаменитый судовой мастер, сманил парня в Архангельск. Теперь они на государевой верфи строят линейные корабли для российского флота. В Новгороде всем домом правит матушка Елена Степановна. Она ведет небольшую торговлю мукой и крупами, наставляет зятьев, опекает внучат. Еще из письма можно понять, что засевшие на бывшем воеводском дворе новые губернские власти вдову поборами не донимают. Побаиваются. Хотя все эти новоявленные комиссары и секретари, как были жадными до денег и даровой выпивки приказными дьяками, так ими и остались. Но с решительной купчихой дела иметь опасаются. Особенно после того, как с ней встретился бывший в городе проездом в Москву боярин Матвеев. При самом епископе новгородском знатный вельможа заверил Елену Степановну, что ее сын Иван жив-здоров и несет государеву службу где-то за тридевять земель. Наказал молиться о его здравии и ставить свечку перед образом Николая Чудотворца.
Радостно было прочитать об этом. Другую радость Иван испытал в мундирной конторе Ревеля, где ему выдали отрез зеленого казенного сукна, галуны, медные пуговицы и прочее, необходимое для пошива офицерской формы. Портные постарались, все сделали быстро. В отличие от армейских командиров, флотские нашивками и петличками не увлекались, одевались просто и удобно. Не в ущерб жалованию.
Теперь Иван гордо стоял на носу двухмачтовой шнявы «Надежда», которая по казенной надобности была послана в Санкт-Петербург. Время от времени поправлял треуголку с серебряной кокардой, на которой красовался двуглавый орел, и поглаживал нагрудный карман. В нем хранился пакет с предписанием лейтенанту российского флота Ивану Петровичу Плотникову прибыть в распоряжение сенатора и президента Морской академии господина Матвеева.
На палубу вышел командир «Надежды», совсем еще юный унтер-лейтенант, почтительно приветствовал старшего по званию, уже побывавшего в дальних морях.
— Подходим к острову Котлин, Иван Петрович, — сказал он и протянул подзорную трубу. — Извольте взглянуть, какие перемены произошли в наших краях.
— Это и есть Кроншлот? — удивился Иван. В утренней дымке разглядел низкие бастионы, над которыми возвышалась смотровая башня.
— Государь сам выбрал эту отмель. Зимой на нее спустили ряжи[71], навезли земли, поставили батареи. Приказано «оборонять это место до последнего живота». Шведы уже несколько раз пытались прорваться через протоку, не получилось! А другого фарватера нет. В Санкт-Петербурге теперь могут спать спокойно — нападение с моря больше не грозит!
— А что там? — Иван указал на узкий остров слева по борту. Большая его часть поросла соснами, но на восточной оконечности сгрудились невысокие дома и амбары, поднимались копры для забивки свай. За причальной стенкой виднелись мачты кораблей.
— Это и есть остров Котлин. На нем строится военный порт и крепость Кронштадт с казармами и складами. Вон «англичане» уже пришли за довольствием.
— Кого вы так называете?
— Фрегаты, что по указу государя закуплены в Англии. «Портсмут», «Оксфорд» и другие. Ходоки славные, поставили на них дальнобойные пушки, и теперь с ними шведы опасаются встречаться.
— Что, наши хуже?
— Которые новой постройки, иностранным ни в чем не уступают. Пленные шведы жаловались, что российские крейсера неделями не пропускают в их порты ни одного торгового судна… Вы, Иван Петрович, вон куда взгляните!
За прошедшие годы топкие, поросшие осокой и чахлым кустарником, берега мало изменились. Разве что поредели уходящие за горизонт леса. Но теперь над устьем Невы, в прохладном утреннем воздухе, поднимались и сливались в обширное облако бесчисленные дымы печей и костров. Высоко в небо уходил шпиль Адмиралтейства, на берегах стояли похожие друг на друга казенные здания и красовались дворцы с колоннами и статуями. С берега донесся пушечный выстрел, сигнал к началу трудового дня. Сразу же множество людей засуетились у строящихся причалов. Донеслись слова команд, стук топоров, визг пил. На Неве двинулись мелкие суда. «Надежда» встала на якорь ниже Адмиралтейства. Все оно, вместе со складами и слипами, на которых возвышались корпуса строящихся кораблей, было окружено рвами и бастионами, а окрестности расчищены от кустарников и строений на пушечный выстрел. Настоящая крепость, к которой не подступишься и с суши!
Андрей Артамонович встретил Ивана в низкой комнатке, тесно заставленной грубо сколоченными столами и стульями, заваленной книгами. Украшал ее только огромный дубовый буфет с массивной доской черного мрамора, фигурами львов и резными гирляндами из битой дичи и фруктов. Хозяин, заметно постаревший, с сединой на висках, приветливо улыбнулся, спросил о здоровье. Вспомнил прошлое и на какую-то минуту расчувствовался, но потом поспешил вновь принять строгий вид.
Понимая, что на родной земле следует отказаться от многих чужеземных привычек и самому не напоминать начальству о былом, Иван низко поклонился. Но за дворянство и офицерский чин поблагодарил от всей души.
— Ты удостоен монаршей милости за верную службу Отечеству, — торжественно произнес сенатор. Он еще раз пристально взглянул на Ивана и добавил. — Если не возгордишься и дальше проявишь старание и служебное рвение, то заслужишь новые награды.
— Не пощажу своего живота, исполню долг верноподданного. Если по незнанию что сделаю или скажу не так, прошу ваше превосходительство не гневаться. Окажите милость, дайте правильные наставления. Буду благодарен от всей души. Нижайше кланяюсь вам за добрые слова, что сказали моей матушке в Новгороде.
— Ты доверие заслужил, — лицо сенатора смягчилось. — Помнишь, когда-то в Лондоне я напомнил тебе слова нашего государя Петра Алексеевича — «Небываемое — бывает!» Теперь ты в офицерском чине, будешь служить под моим началом в Морской академии. В ней три сотни недорослей из дворян и других сословий обучаются математике, географии, артиллерийскому и корабельному делу и другим наукам. Некоторые переведены из Навигационной школы, которая размещается в Москве в Сухаревой башне. Все они числятся гардемаринами, летом проходят практику на кораблях Балтийского флота, зимой учатся в классах. Дисциплина у нас строгая — за прогулы занятий каторга, за побег — смертная казнь!
— Море незнаек не терпит и порядок на корабле святое дело. Это молодые должны запомнить с первых же дней.
— Через пять лет гардемарины держат экзамены на офицерский чин. Самых способных посылаем на стажировку в Англию или Голландию.
— Они языки знают?
— Учат. Ты, Иван Петрович, встретишься с теми молодцами, которых посылаем за границу. Расскажешь, что их ожидает, дашь дельный совет.