Вместо того чтобы ответить Сороке, Холмс обернулся ко мне.
— Ватсон, — сказал он, — если вас не затруднит, будьте так добры, разыщите дворецкого и узнайте, не сможет ли он подыскать для нас две крепкие картонные коробки, рулон ваты и оберточную бумагу.
Вернувшись со всеми этими предметами, я увидел, что Холмс внес в сокровищницу из гостиной небольшой стол, поставил его в центре и разложил на нем те семейные реликвии, которые были похищены Вандербильтом и его сообщником за последние три года. Холмс тщательно сверял их со списком, который держал в руке, а Сорока молча сидел в своем инвалидном кресле и наблюдал за происходящим. Руки его покоились на покрывавшем колени пледе, выражение лица оставалось непроницаемым.
— …И украшенный драгоценными камнями молитвенник, некогда принадлежавший королеве Шотландии, являвшийся собственностью сэра Эдгара Максвелл-Брауна, — сказал в заключение Холмс и положил лист бумаги в карман. — Это была последняя драгоценность из перечисленных в моем списке. Ах, Ватсон, вот и вы! Как хорошо, что вам удалось найти все, о чем я просил. Если теперь вы поможете мне уложить все в коробки, мы скоро покинем этот дом.
Сорока хранил молчание. Я уже заворачивал миниатюрный портрет леди Амелии Бедминстер и укладывал его в последнюю коробку, когда Холмс подошел к Сороке и вернул ему деньги, которые уплатил за портрет Арти Такер. Лишь тогда мы смогли убедиться, что Сорока как-то реагировал на наши действия. Холмс вложил деньги в его сухую, тощую руку, и Сорока издал странный, резкий вопль, похожий на крик птицы, по имени которой мы его окрестили. Не глядя на банкноты, разлетевшиеся по полу, он закрыл лицо похожими на клешни руками.
— Пора, Ватсон, спокойно сказал Холмс. — Нам еще предстоит найти дворецкого и предупредить его.
Я бросил последний взгляд на Сороку, который одиноко сидел в своей «пещере Аладдина»: раскрытые стеклянные дверцы шкафов, казалось, молили вернуть раритеты, которые забрал Холмс. Валявшиеся на полу вокруг инвалидного кресла купюры напомнили мне пожухлую, опавшую листву.
— Холмс, вы собираетесь сообщать об этом в полицию? — спросил я, когда мы сидели в коляске, направляясь к станции, а коробки с драгоценностями стояли у нас в ногах.
— Нет, Ватсон, думаю, я так делать не стану, — ответил Холмс. — К чему? Совершенно очевидно, что этот человек скоро умрет, а в тюрьме это произойдет еще быстрее. Иногда бывает так, что справедливость стоит выше закона, и данный случай относится именно к такой категории. Собственники похищенных вещей вновь обретут их, а Сорока и без того уже наказан. Боюсь, друг мой, что и вы тоже в определенном смысле пострадаете от такого исхода проведенного нами расследования.
— Каким образом? — в недоумении спросил я.
— Вы будете лишены возможности опубликовать отчет об этом деле. В печати о нем не должно появиться ни единого слова. В противном случае кое-кто из жертв Сороки, узнав его настоящее имя, может попытаться возбудить против него судебное расследование, а мне бы не хотелось мучить калеку перед смертью.
Я дал Холмсу слово и сдержал его, несмотря на то что месяц спустя после нашего визита в разделе траурных сообщений всех лондонских газет было напечатано объявление о смерти миллионера Джозефа Паркера, скончавшегося в своем доме в Мэйплстед.
Тем не менее эта история имела продолжение. После опубликования завещания Сороки выяснилось, что вся его ценнейшая коллекция произведений искусства, впоследствии известная как коллекция Паркера, были оставлена народу. В Кенсингтоне было приобретено просторное помещение, где организовали постоянную выставку, которую мог бесплатно посетить любой ценитель искусства.
Бывая в этой части Лондона, я сам иногда туда захаживаю, чтобы часок-другой полюбоваться замечательными живописными полотнами и восхитительными скульптурами. Но более всего меня влекут дальние залы выставки, где в стеклянных шкафах выставлены на всеобщее обозрение произведения ювелирного искусства — эти потрясающие миниатюрные вещицы из золота и серебра, слоновой кости и хрусталя, которые некогда так восхищали своим совершенством коллекционера Сороку, а теперь несут радость всем, кто способен оценить прекрасное.
Думаю, что этот несчастный человек в конце концов вернул обществу свой долг.
Наследница изобретателя
В моем описании дела о «Дьяволовой ноге», которое мы с Шерлоком Холмсом расследовали в 1897 году, я рассказывал о том, что здоровье моего старого друга стало ухудшаться от непосильного напряжения во время расследований, которые он взвалил на себя, и о том, как его лечащий врач, доктор Мур Эгер с Харли-стрит, порекомендовал Холмсу отложить на время все дела и хорошенько отдохнуть.
Я также вскользь упоминал о тех драматических событиях, при которых известный врач впервые был представлен Шерлоку Холмсу, и пообещал, что когда-нибудь, возможно, опубликую полный отчет об обстоятельствах той памятной встречи. Поскольку многие поклонники знаменитого сыщика настоятельно просили меня поведать об этом деле во всех подробностях был вынужден взяться за перо и рассказать о нем в этом повествовании.
Тем не менее, несмотря на то что Холмс, прочитав отчет, дал согласие на публикацию, хотя и подверг текст своей обычной критике, заметив, что я уделил слишком большое внимание описанию как таковому в ущерб фактической стороне дела, доктор Мур Эгер высказался категорически против публикации этого материала по соображениям профессиональной этики.
Причины такого запрета мне вполне понятны. Как известный специалист с Харли-стрит он должен был заботиться о безупречности своей репутации. A подробности этого дела в какой-то степени могли бросить тень на доброе имя всеми уважаемого практикующего врача, раскрывая не подлежащие огласке сведения как о нем, так и об одном из его пациентов. Я предлагал доктору изменить имена и внести в рукопись необходимые изменения, соответствующие его пожеланиям, но доктор оставался непреклонным.
Естественно, это меня огорчало. Ведь это расследование свидетельствовало не только об исключительных дедуктивных способностях Холмса, но и о его упорстве в доведении начатого дела до конца. Тем не менее, учитывая непоколебимую позицию доктора Мура Эгера, у меня не оставалось иного выхода, как положить ту историю под сукно вместе с другими записями конфиденциального характера в надежде на то, что когда-нибудь в будущем — после смерти кого-то из описанных героев — можно будет опубликовать полный отчет об этом расследовании.
Началось все одним сентябрьским утром примерно через полтора года после возвращения Шерлока Холмса в Лондон. До этого он был вынужден скрываться, симулируя свою гибель, после того как ему удалось ускользнуть от руки Мориарти у водопада Райхенбах. К тому времени супруга моя скончалась, и я вернулся в нашу старую квартиру на Бейкер-стрит.
Мы уже заканчивали завтрак, когда вошел доктор Мур Эгер. Он был высоким, представительным мужчиной с тонкими чертами лица, гордо посаженной головой и тщательно уложенными седыми волосами, во всей манере поведения, в каждом его жесте сквозило достоинство. Вручив нам свою визитную карточку, он сразу же перешел к делу.
— Не в моих привычках, мистер Холмс, обращаться за помощью к частным детективам. Тем не менее я хотел бы прибегнуть к вашим услугам в связи с чрезвычайными обстоятельствами, поставившими меня в весьма затруднительное положение.
— Присаживайтесь, сэр, прошу вас, — пригласит Холмс и закурил свою послеобеденную трубку, но заметив неодобрение доктора Мура Эгера, выбил ее в ведерко для угля и только после этого сел напротив своего гостя. — Я понял, продолжил мой друг, — что запах табака вам не по душе. Надеюсь, вы не станете возражать против присутствия при нашем разговоре моего старого друга и коллеги доктора Ватсона?
— Нисколько. Прежде всего должен извиниться перед вами за то, что не сумел скрыть своего отношении к табаку. Любой человек имеет право делать у себя дома все, что сочтет нужным. Тем не менее, как врач, я действительно резко выступаю против привычки к курению, которая наносит здоровью непоправимый ущерб. Высказав вам свою точку зрения по этому вопросу, я хотел бы перейти теперь к тому делу, которое привело меня к вам.