Просто удивительно, как внешний вид человека может изменить представление о том месте, какое он занимает в обществе! Переодевшись в платье мойщика окон и надев на голову замусоленную кепочку Смолвуда, я взглянул на себя в большое зеркало, висевшее в спальне Холмса, и с удивлением обнаружил, что мой облик теперь выдавал во мне не уважаемого представителя из сословия специалистов-профессионалов, а простого труженика из низших слоев общества. Ощущение, которое я испытал, никак нельзя было отнести к числу приятных.
В отличие от меня Холмса такие проблемы, по всей видимости, совершенно не волновали. Он нашел в своем впечатляющем гардеробе вещи, очень напоминавшие те, в которые облачился я, и, кроме того, небрежно повязал шею платком вызывающего красного цвета.
Я настоял на том, чтобы поверх этих лохмотьев мы надели наши нормальные пальто. Как уважаемый практикующий врач, я просто не мог себе позволить появиться в этих обносках на виду у всех наших соседей, которые после этого просто перестали бы со мной здороваться. Холмс, не придававший значения мнению окружающих, был гораздо более спокоен в отношении такого рода предрассудков. Действительно, мне не раз доводилось быть свидетелем того, как он уходил из дома или возвращался в самых разных одеждах — от рясы священника-сектанта до платья пожилой дамы.
Тем не менее он согласился с моей настоятельной просьбой, и вскоре мы вышли из дома, одетые должным образом, — хотя и не полностью, потому что нижняя часть брюк и обувь оставались открыты постороннему взгляду. Мы почти сразу же взяли кеб, который довез нас до дома мистера Смолвуда в Хэмпстеде, где сам хозяин заведения по мытью окон — полный, жизнерадостный человек — ждал нас, приготовив все необходимые в его нехитром ремесле инструменты. Они уже были погружены на тележку. Вдоль двух ее боковых сторон крупными белыми буквами было выведено: «Джо Смолвуд и сын, Гончарное подворье, Хит-стрит».
Оставив наши пальто у мистера Смолвуда, мы с Холмсом выкатили тележку со двора и направились вверх по улице в сторону Мэйплвуд-авеню. Смолвуды — и отец, и сын — следили за нашими действиями с таким видом, как будто это их очень забавляло. Что же касается меня, то должен откровенно сознаться, мне вся эта затея совсем не нравилась в отличие от Холмса. Он залихватски сдвинул набекрень свою кепочку и насвистывал достаточно вульгарную песенку, которая стала популярной в среде низших классов благодаря Мэри Ллойд, исполнявшей ее в дешевых мюзик-холлах[36].
Когда мы наконец дошли до Мэйплвуд-авеню, мне не только натерли ноги башмаки Смолвуда, но и руки мои стали так сильно болеть от того, что я все время катил в гору груженую тележку, что я дважды вынужден был просить Холмса сдерживать шаг.
Мы заранее договорились: буду придерживать лестницу, а Холмс взберется по ней наверх, чтобы заглянуть в комнату во время мытья окна. Памятуя рассказ доктора Мура Эгера о том, что спальня молодой женщины, которую он осматривал, располагалась в передней части дома с левой стороны от двери, Холмс решил начать мытье окон именно с этого помещения.
Тем не менее, как только мы собрали и установили лестницу, я понял, что все наши усилия оказались тщетными. Штора на окне этой комнаты была плотно задернута, что исключало какую бы то ни было возможность заглянуть внутрь. Я собрался было сказать об этом Холмсу, однако он с ведром в руке уже поднялся по ступенькам с таким проворством и ловкостью, будто всю жизнь только и занимался мытьем окон.
Не успел он протереть верхние части рамы, как входная дверь распахнулась, и на крыльцо вышел взбешенный мужчина.
У меня не было никаких сомнений в том, что перед нами был Джозайя Везербай собственной персоной. Его темная окладистая борода и грубые черты лица полностью соответствовали тому описанию, которое дал нам доктор Мур Эгер. Было совершенно очевидно, что этот человек просто задыхался от гнева.
— Какого черта вы здесь делаете? — спросил он с американским акцентом.
— А вам, хозяин, как кажется? — парировал его резкость Холмс, продолжая спокойно протирать тряпкой стекло.
— Немедленно спускайтесь вниз! — потребовал Везербай, и лицо его при этом стало багровым от ярости. — Я никому не давал никаких распоряжений по поводу мытья окон.
Перед тем как спуститься с лестницы, Холмс в последний раз протер стекло, на котором не осталось ни единой пылинки.
— Это дом двадцать три, как я понимаю, или я не прав? — спросил он, и на лице его отразилось явное замешательство. — Дом мистера Аткинсона? У меня с ним договоренность о том, что я мою окна его дома каждую последнюю пятницу месяца, а сегодня как раз последняя пятница.
— Должно быть, мистер Аткинсон снимал этот дом до меня, — сказал Везербай, все еще со злостью, однако уже немного успокоенный таким объяснением. Я понятия не имел о вашей договоренности, иначе тут же отменил бы ее.
— Так что, хозяин, вы, я так понимаю, не хотите, чтоб мы вам мыли окна? — спросил Холмс.
— Нет, ни сейчас, ни в будущем! Немедленно убирайтесь отсюда!
— Убраться-то мы уберемся, — сказал Холмс с обескураженным видом, — да только нелегко нам было катить сюда в гору эту тележку всю дорогу от Гончарного подворья, и будет совсем несправедливо, если нам придется убираться отсюда с пустыми руками, как вы считаете?
Желая поскорее от нас избавиться, Везербай вынул из кармана монету, протянул ее Холмсу и грубо крикнул:
— А теперь исчезните отсюда и тележку свою проклятую не забудьте с собой прихватить.
Холмс взял под козырек, но еще до того, как он успел что-то ответить, Везербай скрылся в доме, громко хлопнув за собой дверью. Тем не менее я разглядел его за окном: он следил за тем, как мы погрузили все наши инструменты в тележку и покатили ее по дорожке.
До того как мы выехали на мостовую, я хранил молчание, но на улице высказал свое разочарование.
— Это же надо, Холмс, так бездарно потратить столько времени и сил! Из-за этих штор, которыми было закрыто окно, вы ничего не смогли разглядеть.
В ответ Холмс громко рассмеялся:
— Совсем напротив, мой дорогой Ватсон, я прекрасно все разглядел сквозь небольшую дыру в ткани, которую я и рассчитывал найти, внимательно выслушав рассказ доктора Мура Эгера, особенно ту его часть, где речь шла об этом помещении. Он сказал нам, что обстановка в комнате очень убогая. Раньше мне не раз доводилось замечать, что в тех случаях, когда мебелью пренебрегают, шторы почему-то стирают часто, и они быстрее протираются и рвутся.
— Что же вы там увидели? — с нетерпением спросил я.
— Вполне достаточно для того, чтобы убедиться в правильности мнения доктора Мура Эгера о противозаконных делах, творящихся в этом доме. Я видел кровать, на которой лежала девушка, внешность которой полностью соответствует его описанию. Мне показалось, что она спала. В кресле рядом с кроватью сидела полная, крепкая женщина средних лет — вне всяких сомнений, та самая экономка, которая ее стережет. Тем не менее достаточно этого будет для Лестрейда или нет — уже другой вопрос.
— Но, Холмс, если речь, как вы подозреваете, идет о похищении, как же сможет Лестрейд усомниться в том, что необходимо незамедлительно получить ордер ни обыск?
— Избытком воображения Лестрейд не страдает, к тому же он необычайно осторожен. Сочетание этих двух качеств отнюдь не способствует быстрому и оперативному принятию решений. Я нисколько не сомневаюсь, что он выдвинет массу всевозможных возражений. С его точки зрения, все это может выглядеть совершенно невинно: респектабельный американский гражданин с больной дочерью, которая по причине болезни должна лежать в темной комнате под постоянным присмотром сиделки.
— Что же тогда можно сделать?
— Предоставьте это мне, мой дорогой друг. Я знаю, какая наживка заставит Лестрейда проглотить наш крючок.
36
Мэри Ллойд была популярной эстрадной певицей, впервые вышедшей на сцену в 1886 г. В пятнадцатилетнем возрасте под именем Беллы Делмар. Вскоре она взяла псевдоним, под которым и получила широкую известность. —