Со слов Гаджена я понял, что если бы Мэйсон приклеил фальшивую бороду, то вполне мог подойти под описание, данное носильщиком Моффатом.
Комната Анны Полтавы была опечатана полицией до окончания расследования, поэтому мне разрешили занять малюсенькое помещение, размером чуть больше шкафа, войти в которое можно только из кухни. Там мне поставили раскладушку. Фотографию «русской матушки» я поставил на самое видное место, чтобы ее сразу же мог заметить любой заглянувший в мою клетушку. Что же касается иконы, то я ее приспособил для более практичной цели: она прикрывала небольшую дырочку, которую я проковырял в штукатурке стены, отделявшей мои владения от кухни. Хотя смотреть в нее было очень неудобно, последующие события доказали, что позиция для моего наблюдательного пункта была избрана удачно, поскольку давала мне возможность следить за приходившими на кухню жильцами, а также подметить некоторые особенности в поведении того человека, чья роль оказалась решающей при проведении расследования.
На третий день моего пребывания в доме на Стэнли-стрит инспектор Гаджен объявил Дмитрию, что расследование на месте преступления закончено и теперь оно будет продолжено в другом месте, по всей видимости, там, где скрывался Мэйсон. Наконец я получил возможность осмотреть комнату Анны, прихватив с собой метлу и сделав вид, что Дмитрий попросил меня подготовить помещение для въезда нового постояльца.
Как же порой официальные полицейские чиновники бывают невнимательны, Ватсон! Если когда-нибудь — спаси, Господи! — мне поручат обучение полицейских, его краеугольным камнем станет фраза: «Внимательно смотрите по сторонам». Согласитесь, ведь в подавляющем большинстве мест, где были совершены преступления, обязательно отыщется какой-нибудь ключик, указывающий на то, каким образом оно было совершено, а то и на личность самого преступника.
Войдя в комнату Анны Полтавы, я сразу же понял, что ее убийство не могло быть делом рук кого-то постороннего и инспектор Гаджен тратит время попусту, гоняясь за бандой Мэйсона. Прямо передо мной было окно, выходившее во двор. С правой стороны свободно свисал обрывок шнура, дернув за который его можно было открыть.
Пытались ли вы когда-нибудь открыть нижнюю раму окна, шнур которой оборван? Сделать это чрезвычайно трудно, а открыть такое окно тихо просто невозможно. И тем не менее Гаджен был готов поверить, что убийца, раскрыв окно и перебравшись через подоконник, задушил Анну, когда она лежала в постели, а перед тем как сбежать, успел еще прихватить и кошелек.
Припомните, Ватсон: граф Николай говорил мне, что когда надо было впустить в дом кого-нибудь из жильцов ночью, после того как в одиннадцать часов входная дверь запиралась на ключ, именно Анна выполняла функции консьержки. Если она просыпалась от стука в дверь, то уж наверняка услышала бы, как кто-то пытается открыть в ее маленькой комнате окно. К глубокому своему удовлетворению установив, что убийцей должен быть кто-то из жильцов дома, я стал осматривать комнату уже более внимательно в надежде найти какой-нибудь ключ к раскрытию преступления, который также проглядели полицейские. Будучи уверен в том, что убийца проник в комнату не через окно, я, естественно, сосредоточил теперь все внимание на единственной остававшейся возможности проникнуть в помещение, а именно — на дверь.
Даже без карманной лупы мне удалось разглядеть свежие царапины на накладке дверного замка, где кто-то, кто скорее всего действовал о темноте, несколько раз пытался вставить в замочную скважину отмычку. Кроме того, вокруг самой скважины я заметил масляное пятно и понял, что убийца предварительно позаботился о том, чтобы замок открылся беззвучно. Более того, когда я вышел во двор за углем для печи, на замке и задвижках двери черного хода я тоже обнаружил следы такой же свежей смазки.
Кровать стояла сразу же за дверью с левой стороны. Любому вошедшему в дверь человеку было достаточно лишь протянуть руку, вытащить из-под головы старушки подушку и придавить ее лицо. Все это можно было сделать быстро, у жертвы не осталось бы времени даже на то, чтобы закричать и разбудить других обитателей дома. Забрав кошелек, чтобы мотивом преступления выглядело ограбление, убийца вышел через черный ход, ножом поцарапал в нескольких местах оконную раму с внешней стороны, чтобы запутать следствие, а потом какое-то время слонялся у главного входа, поджидая потенциального свидетеля, которым оказался Моффат.
Должен вам сказать, что последнее обстоятельство тогда продолжало оставаться для меня загадочным. Зачем убийца с риском для себя пошел на эту странную уловку вместо того, чтобы сразу же вернуться в дом? Это казалось совершенно лишним элементом в замысле преступника, если только он не хотел создать впечатление, будто убийство и ограбление были совершены посторонним человеком. А может быть, он хотел бросить подозрение на Владимира Васильченко? Но если все было сделано ради этого, то замысел его провалился, поскольку Моффат все равно не опознал Васильченко. Или преступник тем самым хотел обмануть полицию, направив ее усилия на поиски бородатого мужчины?
Несмотря на заверения Моффата о том, что человек, которого он видел ночью, был не Васильченко, сначала я подозревал в совершении преступления именно его. Хорошо известно, насколько неточны бывают показания свидетелей, тем более что подозреваемого Моффат видел лишь мельком и при тусклом свете газового фонаря. Вполне вероятно, что он ошибся, и на самом деле человек, которого он видел, и был именно Васильченко.
Последующее поведение Владимира еще больше склонило меня к мысли, что он был виновен, в силу причин, на которых я должен остановиться особо.
Одной из моих обязанностей была доставка грязного белья постояльцев в расположенную неподалеку прачечную и обеспечение их чистыми постельными принадлежностями. Дмитрий знаками объяснил мне — по-другому общаться в присутствии жильцов мы не могли, — что я не имел права входить в комнаты без стука. Мне надо было постучать в дверь, дождаться, когда ее откроют, и вручить жильцам чистое белье. Я должен был выполнить эту обязанность в понедельник утром, на четвертый день моего пребывания в доме на Стэнли-стрит.
Большая часть жильцов открывала двери сразу же, а Владимир Васильченко заставил меня какое-то время ждать. Хоть меня и принимали там за глухого, слух у меня преотличный, и, несмотря на закрытую дверь, я услышал звуки торопливых движений и шуршание, будто собирали разбросанные бумаги, а потом дважды стукнули ящиком стола — когда открывали его и когда закрывали. В конце концов Васильченко отворил дверь. Он был сильно взволнован, однако при виде того, что к нему стучится всего лишь глухонемой крестьянский парень с Урала, ему явно полегчало. Тем не менее для меня не было загадкой, от какого рода занятий я его столь неожиданно оторвал. Стул, второпях отодвинутый от стола, чернильный прибор с открытой крышечкой и пятна чернил на пальцах его правой руки свидетельствовали о том, что он что-то писал, хотя сами бумаги были уже убраны.
Собрав грязное белье и улыбнувшись ему той придурковатой и немного нелепой улыбкой, которая была одним из атрибутов исполняемой мною роли, я задумался над тем, какого рода документы он так торопливо и явно смущенно спрятал. Был ли Владимир Васильченко провокатором, обосновавшимся в этом доме по указанию охранки и строчившим очередной донос начальству на своих соседей? Или же передо мной стоял нигилист и убийца, неудачно пытавшийся застрелить одесского шефа полиции, а сейчас составлявший бунтарские воззвания с призывами к насильственному свержению императора России?
И в том, и в другом случае мотив для убийства старухи был для меня очевиден. Кстати говоря, его комната была расположена на втором этаже, как раз над комнатой Анны Полтавы. Всего нескольких минут Васильченко было бы достаточно, чтобы совершить преступление и незаметно вернуться к себе.
На следующий день у меня выдалась возможность более пристально понаблюдать за Владимиром Васильченко. Я рубил дрова у сарая в углу двора, когда увидел, что Владимир выходит из дома через черный ход, причем с такими предосторожностями, что я решил последовать за ним. Кроме того, у него из кармана торчала пачка бумаг. Васильченко был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил ни меня, ни Розу Зубатову, которая вышла за ним из двери черного хода.