— Если вы полагаете, что из этого может получиться какой-нибудь толк, — ответил он, спускаясь перед нами по ступенькам. — Мисс Батлер уже подробно рассказала мне обо всем, что случилось этим вечером, и я вполне удовлетворен ее заявлением. Тем не менее вынужден настаивать на том, чтобы ваша беседа проходила в моем присутствии.
— У меня нет никаких возражений, кроме одного условия, — сказал Холмс. — Оно состоит в том, чтобы вы позволили мне вести беседу так, как я сочту нужным.
— Как вам будет угодно, мистер Холмс, — согласился Нидхэм, распахивая перед нами дверь.
Столовая, как и спальня, была обставлена массивной старомодной мебелью — на этот раз из мореного дуба. Там стоял большой стол, за которым без проблем можно было рассадить десять человек, и украшенный искусной резьбой сервант.
— Холмс, а что, собственно говоря, это сможет нам дать? — спросил я после того, как инспектор зажег газовые лампы и вышел, чтобы пригласить мисс Батлер. — Все улики до единой лишь подтверждают виновность Перрота. Как говорил Нидхэм, это дело можно считать закрытым. Продолжая его раскручивать, вы только зря потратите время, вам так не кажется?
— Единственное, что во всей этой истории можно считать закрытым, так это разум инспектора, — возразил Холмс. — И ваш, кстати, тоже. Это меня особенно удивляет, друг мой, тем более что у нас уже есть иные улики, проливающие свет на истинное положение вещей.
— Да неужели? — Я был просто поражен. — Какие же? Прошу вас, скажите, не держите меня в неизвестности!
Однако Холмс уже повернулся ко мне спиной и подошел к серванту. Сначала он выдвигал ящики, бегло осматривал их содержимое и задвигал обратно, а затем наклонился, чтобы внимательнее разглядеть какую-то вещь.
— Холмс, какие же все-таки улики вам удалось обнаружить? — повторил я свой вопрос, начиная нервничать, ведь жизнь нашего клиента, казалось, была в опасности, а у меня создалось впечатление, что Холмс подходит к этому делу спустя рукава.
— Как какие? Умышленного убийства с отягчающими обстоятельствами, естественно, — ответил он, закрывая дверцы серванта и выпрямляясь. Одну руку при этом он небрежно засунул в карман.
— Умышленного убийства?
От продолжения беседы, неожиданным поворотом которой я был просто потрясен, меня удержал легкий стук в дверь.
— Войдите! — громко сказал Холмс, и в столовой в сопровождении инспектора Нидхэма появилась мисс Батлер.
Она вошла почти бесшумно, лишь длинные черные юбки шуршали, задевая ворс ковра, но и этот мягкий шелест стих, когда она остановилась посреди комнаты.
— Вы хотели задать мне какие-то вопросы, джентльмены? — спросила мисс Батлер.
Говоря о том, что она была одной из самых удивительных женщин, каких мне доводилось видеть, я высказываю лишь собственное мнение. Хотя по выражению лица моего старого друга можно было понять, что мисс Батлер и на него произвела неизгладимое впечатление. Красивой ее назвать было бы неправильно — слишком уж расхожим стало это определение. Поэтому я вынужден описать внешность этой женщины несколькими банальными фразами: выглядела она лет на двадцать восемь, ее фигуру я бы назвал изящной, даже точеной, держалась экономка с подчеркнутым достоинством.
Если бы меня попросили подробнее остановиться на каких-то деталях, я мог бы добавить, что был особенно поражен ее мертвенной бледностью. Именно это определило мое первое наиболее сильное и продолжительное впечатление о мисс Батлер.
Одета она была в черное платье простого покроя с длинными рукавами и высоким воротничком, без каких бы то ни было украшений. Особенно контрастно на фоне этого темного одеяния выглядели ее переплетенные и сжатые пальцы и бледный овал лица. Эта женщина была похожа на камею из какого-то просвечивающего материала, очертания которой были просты и вместе с тем изящны.
Единственными цветными пятнами выделялись на ее лице прическа и глаза, которые тоже почему-то казались бледными. Прямые светло-золотистые волосы были разделены на прямой пробор и зачесаны назад, так что создавали впечатление двух изогнутых крыльев; очень ясные глаза были почти прозрачного серого цвета. Ее глаза и волосы как бы изнутри были озарены каким-то странным, неестественным сиянием. В жестах мисс Батлер проскальзывала сдержанная властность и проницательный, незаурядный ум. Все это меня очень обеспокоило и насторожило.
Холмс быстро пришел в себя, отодвинул стул, стоявший у стола, и предложил ей сесть.
Должен признаться, что в полной мере сосредоточиться на тех вопросах, которые задавал Холмс, я смог лишь через несколько минут. Сама мисс Батлер привлекала мое внимание в большей степени, чем ее ответы.
Она сидела почти неподвижно, сложив руки перед собой на столе, ее бледное, спокойное лицо было обращено к Холмсу. Ни на меня, ни на сидевшего рядом со мной инспектора Нидхэма, следившего за беседой с улыбкой человека, который все это уже слышал и не ожидает узнать для себя ничего нового, молодая женщина не обращала ровно никакого внимания.
Сначала Холмс задал ей вопрос о вечернем визите Перрота к дяде. Она подтвердила точное время прихода и ухода молодого человека, упомянув, что дверь кабинета, где происходила беседа, была заперта на ключ по распоряжению мистера Раштона. Затем Холмс попросил рассказать о том, как проходила вечерняя трапеза. С этого момента я стал прислушиваться к ответам мисс Батлер более внимательно.
— Мы, как обычно, сели за стол в половине восьмого. Прислуживала нам Летти, которая служит здесь горничной. Когда обед был закончен, мистер Раштон вернулся в гостиную, а я какое-то время оставалась в столовой, чтобы проследить за уборкой со стола. После этого я пошла на кухню обсудить с кухаркой, миссис Уильямс, меню на завтрашний день. Закончив, я взяла шитье и села в гостиную, где находился мистер Раштон.
— В котором часу это было? — спросил Холмс, пристально наблюдая за экономкой.
— Незадолго до половины девятого. Часы пробили полчаса вскоре после того, как я пришла в гостиную. Примерно минут через десять мистер Раштон пожаловался мне на неважное самочувствие.
— Неважное самочувствие? В чем именно это выражалось?
— Мистер Раштон говорил, что его поташнивает. Кроме того, жаловался на боли в желудке и на то, что в горле такое ощущение, будто съел что-то острое. Я предложила ему обратиться к доктору Ливси, живущему совсем недалеко, однако мистер Раштон отказался. Он сказал мне, что, скорее всего, у него немного расстроился желудок от пирога с кислым ревенем, который нам подали на десерт, и скоро все должно пройти. Однако через некоторое время хозяин выразил желание прилечь, потому что ему становилось все хуже.
— Когда это было? — спросил Холмс и вынул из кармана небольшой блокнот и карандаш, чтобы записать ответ.
Мисс Батлер смотрела на моего друга спокойно, ни тени волнения или беспокойства не промелькнуло в ее поведении.
— Кажется, где-то без десяти девять, хотя тогда я не обратила на это внимания. Я проводила мистера Раштона наверх, подождала в своей комнате, пока он подготовится к отходу ко сну, а потом постучала к нему в дверь, чтобы узнать, не нужно ли ему еще что-нибудь. Поскольку он продолжал жаловаться на тошноту и судороги в ногах, я спустилась на кухню и велела кухарке сделать грелку и налить стакан теплой воды с содой. Это произошло около четверти десятого.
Грелка и вода с содой, казалось, на некоторое время облегчили его страдания, хотя он попросил меня остаться в спальне, потому что продолжал чувствовать сильное недомогание. Около четверти одиннадцатого я принесла ему таз от умывальника, потому что мистер Раштон ощутил сильный позыв к рвоте.
— И его вырвало? — спросил Холмс.
— Да, — спокойно ответила она. — Причем приступ был очень сильным. Когда боли в желудке и в ногах у мистера Раштона стали усиливаться, я поняла, что дело это более серьезное, чем простое расстройство желудка. Позвонив в колокольчик, я вызвала Летти и велела ей немедленно позвать доктора Ливси.
Он пришел буквально пять минут спустя. Во время осмотра у мистера Раштона случился второй приступ рвоты, после которого он почувствовал себя совершенно изможденным. Вскоре раздался предсмертный хрип, и голова его безжизненно застыла на подушках. Доктор Ливси попытался прощупать пульс, но безрезультатно и сказал, что мистер Раштон скончался, по его мнению, от сердечного приступа, вызванного сильным приступом рвоты. Поскольку доктор Ливси настоял на немедленном извещении о случившемся полиции, я послала Барнса, нашего кучера, чтобы он привез полицейских сюда. Вернулся он спустя десять минут.