— Ваш рассказ звучит вполне убедительно, — заметил Холмс. — Вас можно было бы назвать прекрасным свидетелем, мисс Батлер. И действительно, мне осталось прояснить в этом деле всего несколько моментов.
— Постараюсь дать вам исчерпывающие разъяснения, — ответила мисс Батлер.
— Тогда скажите мне, пожалуйста, я правильно понимаю, что часы в доме показывают точное время? На ком лежит обязанность регулярно их заводить?
— На мистере Раштоне. Он был в этом вопросе необычайно щепетильным и никому другому не позволял к ним притрагиваться.
— Даже вам?
— Да. Я к ним никогда не подходила.
— Это же правило относилось и к его карманным часам?
Мисс Батлер взглянула на Холмса широко раскрытыми блестящими глазами.
— Конечно, мистер Холмс! Мне и в голову не приходило к ним прикасаться. Они ведь принадлежали еще отцу мистера Раштона.
— Это часы мистера Раштона? — спросил Холмс, вынув из кармана золотые карманные часы и положив их на стол циферблатом вверх.
Инспектор Нидхэм напряженно вытянулся на стуле.
— Где вы взяли их, мистер Холмс? — не скрывая недовольства, спросил он.
— На тумбочке у кровати в спальне мистера Раштона, — невозмутимо ответил Холмс.
— Но вы же нарушили правила обращения с вещественными доказательствами!
Проигнорировав замечание Нидхэма и не сводя пристального взгляда с лица миссис Батлер, Холмс нарочито медленно вынул из кармана какой-то другой предмет, но какой именно, определить было нельзя, поскольку он был зажат у него в ладони. Лишь поднеся руку к столу, где лежали часы, он резко раскрыл ладонь.
В ней была серебряная солонка.
Мы с Нидхэмом в недоумении уставились на этот обычный предмет сервировки стола, который произвел на мисс Батлер совершенно неожиданное, я бы даже сказал, драматическое впечатление. Она так резко поднялась со стула, что он опрокинулся назад и с грохотом упал.
— Вы позволили себе без разрешения обыскивать мою комнату! — гневно вскрикнула она.
Холмс тоже поднялся из-за стола и ни на секунду не сводил с женщины глаз, так что казалось, взгляды их скрестились в смертельном поединке.
Мы с Нидхэмом молча наблюдали за этой сценой, вглядываясь в лица обоих: ее — настолько бледное, что оно казалось освещенным изнутри каким-то ярким, холодным, неземным сиянием, и его — суровое, зорко вглядывающееся в добычу, как у ястреба.
— Нет, — спокойно ответил он. — Я не обыскивал вашу комнату, мисс Батлер, но, полагаю, инспектор Нидхэм сделает это без промедления, поскольку не сомневаюсь и том, что он обнаружит припрятанную там другую солонку, парную этой. Да, и у меня есть к вам еще один вопрос: сколь длительное время вы сами употребляете мышьяк?
В течение какого-то времени мы наблюдали за тем, как экономка молча стояла, еле сдерживая охватившую ее ярость.
В итоге снова заговорил Холмс.
— Инспектор, я полагаю, — сказал он невозмутимо-безразличным тоном, — услышанного вами вполне достаточно, чтобы возбудить против мисс Батлер дело по обвинению в умышленном убийстве Альберта Раштона.
На событиях, происшедших в последующие полчаса, мне не хотелось бы останавливаться подробно. Я никогда не испытывал удовольствия от полного морального падения другого человека, свидетелем которого мне доводилось быть, тем более если этим человеком стала женщина, обладавшая красотой и умом мисс Батлер.
Достаточно будет сказать, что первые несколько минут были для нее очень мучительными. Однако когда был произведен формальный арест, к ней вернулось прежнее самообладание, а к тому времени, как из полицейского участка Камберуэлл-Грин прибыла надзирательница, мисс Батлер обрела свою прежнюю уверенность в себе.
Тем временем Нидхэм произвел в ее комнате обыск и в ящике стола нашел солонку, точно такую же, как та, которую Холмс с таким драматическим эффектом вынул из кармана.
В сопровождении надзирательницы мисс Батлер, в длинном, черном плаще, капюшон которого скрывал светло-золотистые волосы и тонкие, бледные черты ее лица, арестованная спустилась с лестницы, вышла на улицу и исчезла в ночи. Мы с Холмсом стояли в дверях столовой и молча смотрели, как она уходила, словно отдавали последний долг — по крайней мере, так чувствовал себя я, хотя, думаю, у Холмса было такое же ощущение, — этой поразительной женщине.
Ни он, ни я никогда больше ее не видели. К тому времени, как наш кеб доставил нас в полицейское отделение Камберуэлл-Грин, мисс Батлер уже предъявили обвинение, и она была уведена в камеру.
Зато мы присутствовали при освобождении Перрота. Широко улыбаясь, он вошел в небольшую комнату, где мы ждали инспектора Нидхэма, и стал так крепко пожимать нам руки, заверяя нас в своей вечной благодарности, что мы с Холмсом почувствовали себя очень неловко и ощутили некоторое облегчение, когда он наконец ушел.
Вскоре к нам присоединился инспектор Нидхэм. По выражению его лица можно было сделать вывод о том, что он смертельно устал.
— Тяжелое оказалось дело, мистер Холмс, — сказал он, покачивая головой. — Мне впервые в жизни довелось арестовывать женщину по обвинению в умышленном убийстве.
— Она во всем созналась? — быстро спросил Холмс.
— О да. С этим проблем не было. Однако, поскольку я еще не снял с нее показания в полном объеме, все детали мне неизвестны. Может быть, вы, сэр, поможете мне прояснить некоторые моменты? Ведь если бы не ваше участие в этом деле, мог оказаться осужденным невинный человек. Что же натолкнуло вас на мысль о том, что Перрот невиновен, а преступление совершила экономка?
— Когда Чарли Перрот обратился ко мне за помощью, — начал Холмс, — у меня не было практически никаких улик, свидетельствовавших бы о его невиновности. Наоборот, большинство доказательств, имевшихся в распоряжении следствия, указывали на его вину. Мотивом для совершения убийства вполне могло служить то обстоятельство, что после смерти дяди юноша должен получить значительное состояние. Кроме того, у него была возможность подмешать в бокал дяди яд. Ведь Перрот сказал мне, что сам разливал херес.
Но как и где молодой человек раздобыл мышьяк? Весь день он провел на службе и не знал, что дядя сделал его своим основным наследником, пока, предварительно получив послание, не пришел к нему в дом, где тот его об этом просил. К тому же приятный юноша произвел на меня впечатление слишком наивного человека, чтобы претворить в жизнь столь сложный замысел, как убийство с применением яда. Ведь такого рода преступления всегда бывают тщательно и заблаговременно продуманы.
Тогда-то я впервые и подумал о том, что его подставили. Кто-то из живших в доме дяди мог сознательно навлечь на Перрота подозрение и подтасовать улики. Мое подозрение сразу же пало на экономку мисс Батлер, хоть раньше я никогда ее не видел.
Всех других слуг я не мог всерьез принимать в расчет. По условиям завещания мистера Раштона они наследовали слишком мало, чтобы риск такого тяжелого преступления был оправдан. Более того, обычная кухарка или горничная спланировать такого рода преступление способны не более чем сам Перрот. Что же касается мисс Батлер, с ней дело обстояло совершенно по-другому.
— Подождите минутку! — прервал его Нидхэм. — Ведь завещанная ей сумма также была очень незначительной — всего пятьсот фунтов! Вряд ли такие деньги можно считать убедительным мотивом для совершения столь серьезного преступления.
— Вы забыли, инспектор, об одной очень важной оговорке, содержащейся в завещании мистера Раштона. Помимо этих пятисот фунтов она должна была унаследовать все имущество, которое оставалось после исполнения воли покойного и уплаты всех налогов. Нет никакого сомнения в том, что мистер Раштон имел в виду совсем небольшую сумму, которая могла остаться после всех выплат. Однако в том случае, если его племянник скончался бы или по каким-то другим причинам не мог бы получить свою долю наследства, его часть имущества автоматически переходила бы к мисс Батлер. Причем эта часть включала бы не только значительную сумму денег — пятнадцать тысяч фунтов, но также дом со всей обстановкой. А как вам известно, по закону осужденный преступник не может получить никакой выгоды от результатов своего преступления. Поэтому если бы Чарли Перрот был признан виновным по обвинению в убийстве своего дяди, мисс Батлер автоматически заняла бы его место в качестве главной наследницы.