— Мужайтесь, мистер Перрот, — успокаивающе проговорил он. — У меня есть все основания полагать, что это абсурдное обвинение будет с вас снято в самом скором времени.
Эти слова утешения, по всей видимости, не убедили несчастного Перрота, поскольку, когда сержант Баллифонт защелкнул у него на запястьях наручники и повел беднягу к кебу, он обернулся и бросил последний, отчаянный, взгляд на Холмса.
Входная дверь за ними закрылась, и инспектор Нидхэм шутливо произнес:
— «Абсурдное обвинение» вы сказали, мистер Холмс? Боюсь, вы не полностью осведомлены обо всех уликах, свидетельствующих против вашего клиента.
— Да, инспектор, в этом вы совершенно правы, — согласился Холмс. — Вам не составит большого труда изложить мне факты этого дела? Я полагаю, собраны определенные сведения, и дело, возбужденное против мистера Перрота, основывается не только на предположениях и косвенных уликах?
— Если вас интересуют факты, я могу привести вам их в изобилии, — ответил Нидхэм и принялся перечислять, разгибая сжатые пальцы один за другим. — Факт номер один: стаканы, из которых пили херес обвиняемый и его дядя, по счастливой случайности не были вымыты вместе с остальной посудой после обеда. На дне одного из них мне удалось обнаружить белесый осадок. Что это за вещество, будет точно известно только после экспертизы, однако я нисколько не сомневаюсь в том, что это окажется яд, скорее всего — мышьяк.
— Здесь я тоже склонен с вами согласиться, — вставил Холмс. — Мышьяк часто используется в аналогичных делах, касающихся завещаний и наследования денег. В восемнадцатом веке во Франции мышьяк настолько часто использовался для того, чтобы избавиться от нежелательных наследников и завещателей, что его там называли «порошок наследства». Как бы то ни было, анализ Райнша[52] даст на этот вопрос совершенно точный ответ.
— По всей видимости, мистер Холмс, вы неплохо разбираетесь в ядах.
Если раньше Нидхэм воспринимал Холмса как некую забавную помеху в своей работе, то теперь стал проявлять к нему настороженное уважение.
— Ну, что вы! Правда, я занимался этими вопросами, но разбираюсь в них лишь как дилетант[53], — рассеянно сказал Холмс. — Однако расскажите мне, инспектор, как могло случиться, что стаканы из-под хереса «по счастливой случайности» не были вымыты?
— Служанка не могла забрать их из кабинета, так как он был заперт.
— Кто отдал об этом распоряжение?
— Видимо, покойный мистер Раштон. Он оставил на столе какие-то важные документы, а все знали, что ему очень не нравилось, когда кто-нибудь из слуг — даже экономка мисс Батлер — заходил в кабинет в его отсутствие. Теперь, мистер Холмс, перейдем к факту номер два.
Второй узловатый палец инспектора выразительно поднялся вверх.
— Единственная возможность, при которой отравить мистера Раштона мог кто-нибудь другой, могла представиться только во время вечерней трапезы. Однако никто из находившихся в доме людей — ни мисс Батлер, обедавшая вместе с мистером Раштоном, ни его кухарка, ни другие слуги, которые отобедали остатками его трапезы, — не испытали никаких признаков отравления. Таким образом, если вы полагаете, что кто-то, кроме мистера Перрота, мог подсыпать яд в графин с вином, то сильно заблуждаетесь! — Голос инспектора Нидхэма зазвучал поистине победоносно, когда он выложил Холмсу эту свою козырную карту.
— Мисс Батлер за обедом выпила стакан вина, и кухарка призналась, что пригубила из графина глоток-другой. Более того, в вино, оставшееся в графине, вообще ничего не было подсыпано. Если же вам, мистер Холмс, всего этого недостаточно, должен вам сообщить, что когда сержант обыскал плащ мистера Перрота, то обнаружил в его кармане небольшую квадратную бумажку. Она была сильно смята, но на линиях сгибов налипли частицы какого-то белого порошка. Я совершенно уверен в том, что экспертиза покажет — это вещество не что иное, как мышьяк.
— Скорее всего, — негромко произнес Холмс. — Однако, инспектор, перечислив все имеющиеся у вас сведения, вы упустили из виду еще одно далеко не маловажное обстоятельство.
— Какое?
— Самое важное из всех. Мистер Перрот сам признался в том, что после смерти дядюшки должен унаследовать значительную сумму денег.
Вид у Нидхэма был совершенно ошарашенный.
Должен сказать, что от такого заявления Холмса мне чуть не стало дурно. И без этого обстоятельства, о котором упомянул Холмс, против Перрота свидетельствовало слишком много улик; замечание же моего друга еще более усугубляло положение нашего клиента.