Времена переменились: в 1860 г. требовалось меньше храбрости, чем в 1826 г. К тому же Гречу было приятно писать о старом времени, и особенно о декабристах, которые Греча «в худшем виде» не знали, ибо ушли на каторгу, когда он еще был не так плох. Греч ясно понимал, что многое из того, что он пишет (придворные сплетни, ядовитые зарисовки весьма крупных
персон, воспоминания о декабристах), напечатано быть не может (даже в первом издании его «Записок», в 1886 г., были целые страницы «точек», т. е. цензурных купюр, и только в 1934 г. в советском издательстве Academia воспоминания Греча вышли полностью). И все же Греч был не лишен честолюбивых планов представить свои воспоминания на общественный суд. Еще в самом начале «Записок» он полемизирует со своим ярым врагом и хулителем Герценом и намекает, что создает версию исторических событий, которая должна опрокинуть концепцию Вольной печати12.
В то же время кое-какие страницы из мемуаров Греча начинают просачиваться в печать. Можно заключить, что с ними познакомился, например, Михаил Иванович Семевский. В его статье «Александр Александрович Бестужев», помещенной в «Отечественных записках» в июле 1860 г., увидел свет первый отрывок из воспоминаний Греча под заголовком «Александр, Николай, Михаил, Петр и Павел Бестужевы. Отрывок из записок Н. И. Греча»13.
Большего в России напечатать нельзя было. И вдруг воспоминания Греча всплывают в бесцензурных заграничных изданиях Гербеля и… Герцена.
Издатели сразу оценили ценность воспоминаний Греча о декабристах: несмотря на то что многое там неточно, даже искажено, и автор декабристских убеждений не разделяет, все же это были записки современника и очевидца, человека, сидевшего с этими людьми на их собраниях, жившего с некоторыми на одной квартире и сотрудничавшего в одних журналах.
В «Полярной звезде» никогда еще не появлялись мемуары (пусть очень краткие) о таком широком круге декабристов: П. И. Пестеле, К. Ф. Рылееве, С. И. Муравьеве-Апостоле, П. г. Каховском, В. К. Кюхельбекере, А. И. Якубовиче, о всех пятерых Бестужевых, И. И. Пущине, Н. И. Тургеневе, Н. П. Репине, А. О. Корниловиче, К. П. Торсоне, И. А. Анненкове, В. П. Ивашеве, А. Ф. фон-дер-Бриггене, М. К. Кюхельбекере, г. С. Батенькове, В. И. Штейнгеле, Е. П. Оболенском, П. А. Муханове, Н. Р. Цебрикове.
Эти воспоминания очень интересны: в них множество любопытных, хотя и не всегда правдивых, подробностей.
И не кто иной, как Греч, пишет в этих мемуарах такие, например, строки об Александре Бестужеве:
«Нам остается только жалеть о потере этого человека, который при другой обстановке сделался бы полезным своему отечеству, знаменитым писателем, великим полководцем; может быть, граф Бестужев отстоял бы Севастополь» (ПЗ, VII-2, 102).
О страданиях Михаила Кюхельбекера, разлученного с женой: «Должно же непременно быть возмездие на том свете за бедствия, претерпеваемые людьми в нынешнем от варварских законов, вымышленных невежеством, злобою и фанатизмом» (там же, 118).
О двадцатилетнем одиночном заключении г. С. Батенькова:
«За что же бедный Батеньков (невинный во всякой земле, кроме Персии, Турции и России) пострадал более других?» (там же, 121).
«Петр Александрович Муханов <…>, двоюродный брат форшнейдера просвещения14. Жаль, что не сослали этого — тогда не было бы на каторге русское просвещение» (там же, 122).
Вот какие воспоминания писал Николай Иванович Греч на закате своих дней.
Издатели «Полярной звезды», представляя читателям «Записки недекабриста», ни словом не обмолвились о том, что знают автора, и не допустили обычных острых выпадов по адресу Греча.
Надо думать, корреспондент, приславший «Записки», просил Герцена и Огарева не подавать вида, будто им известно, кто писал, иначе Греч догадается, кто прислалего рукопись в Лондон.
Прошло несколько лет, Греч скончался в возрасте 84 лет, а его жена Евгения Николаевна Греч предложила те же воспоминания «главнокомандующему» русской реакционной журналистики М. Н. Каткову для его «Русского вестника». 4 июля 1868 г. Евгения Греч извинялась перед П. И. Бартеневым, что не передала мемуаров покойного мужа для его «Русского архива»: «Так как мне пришлось слегка коснуться Герцена, то я и обратилась к „Русскому вестнику“, который много раз писал против лондонских агитаторов»15.
В «Русском вестнике» большая публикация «Из записок Н. И. Греча»16 сопровождалась следующим редакционным комментарием: «Эти любопытные записки доставлены нам для напечатания вдовою Н. И. Греча, не желающей, чтобы произведения его пера оставались достоянием контрабандной печати (Записки в первый раз появились в печати на страницах „Полярной звезды“). Е. Н. Греч в письме своем указывает, каким путем записки Николая Ивановича проникли в издание г. Герцена:
„В 1862 году один знакомый попросил у Николая Ивановича одолжить ему для прочтения записки о декабристах, в числе которых был близкий родственник этого знакомого. Николай Иванович согласился на эту просьбу. В скором времени знакомый возвратил рукопись, но вслед за тем Записки без согласия и ведома Николая Ивановича появились в Полярной звезде 1862 года“»17.
Ни Е. Н. Греч, ни редакция «Русского вестника» не называют фамилии того «знакомого», которого подозревают в пересылке «Записок» Герцену. Заметим сразу же, что вдова Греча — сознательно или по забывчивости — не упоминает, что еще за полгода до «Полярной звезды» отрывок из «Записок» был напечатан Гербелем в Лейпциге.
Можно догадаться, кто был тот «родственник декабриста», на которого жалуется Е. Н. Греч. Из «Записок» видно, что Н. И. Греч был знаком до 1825 г. и встречался в Петербурге после амнистии с декабристом Александром фон-дер-Бриггеном18. «Я увидел его, — пишет Греч, — у Ф. Н. Глинки и душевно ему обрадовался. Он, разумеется, устарел, но сохранил прежнюю энергию и любезность. Бригген умер скоропостижно от холеры 27-го июня 1859 года. Он жил у дочери своей Любови Александровны Гербель. Последние дни жизни были услаждены свиданием с другом его Николаем Ивановичем Тургеневым» (НЗ, VII—2, 117. Выделено мною — Н. Э.).
Кроме Л. А. Гербель, жены Николая Васильевича Гербеля, в «Записках» Греча не упоминается никто из петербургских родственников декабристов.
Н. В. Гербель вполне подходит под категорию «близкого родственника декабриста и знакомого»; ведь ясно, что Греч хорошо знал семейные обстоятельства А. Ф. Бриггена (помнит день его смерти, знает о посещениях Н. И. Тургенева).
Скорее всего сам Греч хотел, чтобы отрывок из его воспоминаний попал за границу, и для того передал «Записки» Н. В. Гербелю. Последний же напечатал в Лейпциге строки, посвященные Рылееву, почти не скрывая фамилии автора (Н. И. Г-ч). Думается, Гербель не поступил бы так, не имея согласия автора.
Гербель, однако, небольшой публикацией не ограничился и передал копию большого отрывка из «Записок» Греча для «Полярной звезды». Это уже делалось, видимо, втайне от автора, и Гербелю пришлось законспирироваться. По его просьбе Герцен выждал с публикацией «Записок» Греча, пока они не вышли в Лейпциге, и притворился, что получил список, не зная имени автора. Вернувшись в Петербург, Гербель мог в ответ на упреки Греча отговариваться, что он и сам не знает, как текст попал в Лондон, но что он тут ни при чем, так как Герцен даже имени автора не ведает.
Все только что сказанное не более чем гипотеза, но, мне кажется, она объясняет сложные перипетии истории «Записок» и их круговорота между Герценом и Гербелем.