Такими попали в русскую историю и останутся в ней Фаддей Булгарин и Николай Греч.
А между тем в жизни этих непривлекательных персон были разные и порой довольно неожиданные страницы.
Пушкин однажды признался юному Грановскому, что «не понимает, отчего так пренебрегают Булгариным, что, конечно, на большой улице немного совестно идти с ним рядом и разговаривать, но в переулке он готов с ним беседовать»11.
По «переулку» с Булгариным и Гречем можно было ходить за их связи и знакомства в додекабрьские времена.
Греч в 1815–1820 гг. был одним из самых левых журналистов России. И у него и у Булгарина было немало знакомых среди будущих деятелей тайных обществ. Но в 1820 г. Греч перепугался насмерть: он узнал, что Александр I заподозрил в нем виновника семеновской истории и спрашивал о том Чаадаева (см. гл. III).
Испуг сломил Греча. Он «сохранил» журналиста от участия в заговоре 14 декабря, хотя и Греч и Булгарин о тайном обществе хорошо знали и, если бы восстание победило, на другой день, конечно, предложили бы новой власти свои услуги.
Вот характерная сцена (начало 20-х годов) в описании самого Греча:
«Однажды Булгарин (тогда еще холостой) давал нам ужин. Собралось человек пятнадцать. После шампанского давай читать стихи, а там и петь рылеевские песни. Не все были либералы, а все слушали с удовольствием и искренне смеялись <…>. Только Булгарин выбегал иногда в другую комнату. На следующий день прихожу к Булгарину и вижу его расстроенным, больным, в большом смущении. Он струсил этой оргии и выбегал, чтоб посмотреть, не взобрался ли на балкон <…> квартальный, чтобы подслушать, что читают и поют. У него всегда чесалось за ухом при таких случаях». (ПЗ, VII-2, 116–117).
Во время допроса Александра Бестужева Николай I допытывался, не замешаны ли в бунте Булгарин и Греч. Бестужев категорически отрицал это.
После 14 декабря биография Греча как будто ясна: вместе с Булгариным поддерживает власть пером, прославляя печатно и донося рукописно.
Когда Герцен заводит лондонскую типографию, Греч становится почти столь же любимой его мишенью, как и Липранди:
«Генерал-адъютант Ржевусский <…>и генерал-редактор „Северной пчелы“ Н. И. Греч начинают плач двух Рогнед на гробе николаевской ценсуры…»
«Кто не знал, кто такое была „Северная Пчела“ в блаженные времена Николая Павловича, Николая Ивановича и Фаддея Бенедиктовича…»
«Греч жует старыми зубами яства юбилейные…» и т. п.
Но человек сложен, в нем настоящее всегда переплетается с прошедшим, и в самые нехорошие годы доносчик Греч переписывается с сосланным Александром Бестужевым и посылает ему книги.
После приговора он пытается получить свидание с Николаем Бестужевым, а когда запретили, прощается с ним письменно. (Михаил Бестужев, впрочем, свидетельствовал, что его брат записку разорвал и к Гречу относился с подозрением.)
Греч — верный слуга власти и в то же время циник, знающий «что почём»; литературный доносчик, но притом острый, ядовитый наблюдатель; человек, защищающий такие вещи, которых даже власть несколько стеснялась, но сам по себе — очень умный и хорошо владеющий пером.
На восьмом десятке лет Н. И. Греч принимается за мемуары, разумеется, самую ценную часть своего необозримого и быстро забытого литературного наследия.
Времена переменились: в 1860 г. требовалось меньше храбрости, чем в 1826 г. К тому же Гречу было приятно писать о старом времени, и особенно о декабристах, которые Греча «в худшем виде» не знали, ибо ушли на каторгу, когда он еще был не так плох. Греч ясно понимал, что многое из того, что он пишет (придворные сплетни, ядовитые зарисовки весьма крупных
персон, воспоминания о декабристах), напечатано быть не может (даже в первом издании его «Записок», в 1886 г., были целые страницы «точек», т. е. цензурных купюр, и только в 1934 г. в советском издательстве Academia воспоминания Греча вышли полностью). И все же Греч был не лишен честолюбивых планов представить свои воспоминания на общественный суд. Еще в самом начале «Записок» он полемизирует со своим ярым врагом и хулителем Герценом и намекает, что создает версию исторических событий, которая должна опрокинуть концепцию Вольной печати12.
В то же время кое-какие страницы из мемуаров Греча начинают просачиваться в печать. Можно заключить, что с ними познакомился, например, Михаил Иванович Семевский. В его статье «Александр Александрович Бестужев», помещенной в «Отечественных записках» в июле 1860 г., увидел свет первый отрывок из воспоминаний Греча под заголовком «Александр, Николай, Михаил, Петр и Павел Бестужевы. Отрывок из записок Н. И. Греча»13.