Кроме Л. А. Гербель, жены Николая Васильевича Гербеля, в «Записках» Греча не упоминается никто из петербургских родственников декабристов.
Н. В. Гербель вполне подходит под категорию «близкого родственника декабриста и знакомого»; ведь ясно, что Греч хорошо знал семейные обстоятельства А. Ф. Бриггена (помнит день его смерти, знает о посещениях Н. И. Тургенева).
Скорее всего сам Греч хотел, чтобы отрывок из его воспоминаний попал за границу, и для того передал «Записки» Н. В. Гербелю. Последний же напечатал в Лейпциге строки, посвященные Рылееву, почти не скрывая фамилии автора (Н. И. Г-ч). Думается, Гербель не поступил бы так, не имея согласия автора.
Гербель, однако, небольшой публикацией не ограничился и передал копию большого отрывка из «Записок» Греча для «Полярной звезды». Это уже делалось, видимо, втайне от автора, и Гербелю пришлось законспирироваться. По его просьбе Герцен выждал с публикацией «Записок» Греча, пока они не вышли в Лейпциге, и притворился, что получил список, не зная имени автора. Вернувшись в Петербург, Гербель мог в ответ на упреки Греча отговариваться, что он и сам не знает, как текст попал в Лондон, но что он тут ни при чем, так как Герцен даже имени автора не ведает.
Все только что сказанное не более чем гипотеза, но, мне кажется, она объясняет сложные перипетии истории «Записок» и их круговорота между Герценом и Гербелем.
Так «Полярная звезда», вслед за Липранди, заставила служить своему делу еще одну одиозную фигуру «с той стороны» — Николая Ивановича Греча19.
* * *Герцен и Огарев не предполагали, что VII книгой завершится основная история их «Полярной звезды».
Наоборот, казалось, Россия взбудоражена и кипит, материалов много, а будет вскоре еще больше.
Однако с весны 1862 г. сгущаются тучи над головами корреспондентов и читателей Вольной печати. Эти тучи вскоре закрыли «Полярную звезду», и лишь через семь лет, в 1869 г., она один раз покажется, чтоб исчезнуть навсегда.
Но прежде чем аресты, преследования, страх и отступничество сумели помешать регулярному выходу альманаха, его редакторы успели напечатать замечательное издание, которое хотя и не имело на обложке силуэтов пятерых казненных и называлось иначе, но было сродни «Полярной звезде», являлось как бы продолжением, приложением к ней. Этим изданием были «Записки декабристов». Первое сообщение о них появилось 1 сентября 1862 г. в 143-м листе «Колокола»:
«Записки декабристов. Первая присылка „Записок“ получена нами. Мы не имеем слов, чтоб выразить всю нашу благодарность за нее. Наконец-то выйдут из могил великие тени первых сподвижников русского освобождения, и большинство, знавшее их по Блудову и по Корфу, узнает их из их собственных слов.
Мы с благочестием средневековых переписчиков апостольских деяний и жития святых принимаемся за печатание „Записок декабристов“; мы чувствуем себя гордыми, что на долю нашего станка досталась честь обнародования их <…>. Мы предполагаем издавать „Записки“ отдельными выпусками и начать с „Записок“ И. Д. Якушкина и князя Трубецкого. Затем последуют „Записки“ князя Оболенского, Басаргина, Штейнгеля, Люблинского, Н. Бестужева, далее о 14 декабря — Пущина, „Белая церковь“, „Воспоминания князя Оболенского о Рылееве и Якушкине“, „Былое из рассказов декабристов“, „Список следственной комиссии“, статья Лунина и разные письма» (XVI, 237).
Посылка для Вольной типографии прибыла в очень сложное время. В России шли аресты. Приближался взрыв в Польше. Прежде Герцен и Огарев обязательно помещали воспоминания и другие материалы декабристов в «Полярной звезде». На этот раз они решили вместо новых, обещанных прежде выпусков ее напечатать отдельными частями только «Записки декабристов». Это решение диктовалось, вероятно, самим материалом: несколько воспоминаний декабристов составляли еди ное целое, и Герцен не считал нужным чередовать их с «Былым и думами» и другими произведениями. Отдельные выпуски «Записок» резче подчеркивали, что они посвящены только декабристам. Впрочем, возможно, Герцен и Огарев исполняли пожелание тех, кто переслал эти мемуары.
Сопоставляя появившийся в «Колоколе» план «Записок декабристов» с тремя вышедшими выпусками, мы видим, что он был осуществлен не полностью. Воспоминания Оболенского, Басаргина, Штейнгеля и Люблинского не были напечатаны Герценом и Огаревым. Очевидно, часть обещанных рукописей в Лондон не поступила.