После недолгого пребывания в Швейцарии он вернулся в Израиль и стал рядовым чиновником МИДа. Его куратором был Юрий Любимов, работавший под прикрытием первого секретаря советского посольства. Авни стал передавать важную разведывательную информацию…
В ничего не подозревавшем в израильском МИДе им были довольны и вскоре назначили атташе по торговле в Югославии. Советские кураторы потребовали продолжения работы на них и в Белграде.
К величайшему удивлению Авни, в 1952 г. он получил приглашение в «Моссад», где его попросили помочь в проведении одной из операций в Европе. Ему поручили наладить связь с двумя немецкими инженерами, которые собирались начать работать на одном из военных предприятий в Египте. Поскольку он в совершенстве владел немецким языком, то считался подходящей фигурой. Авни смекнул, что открывается уникальная возможность, и когда ему удалось завербовать немцев, попросил, чтобы его перевели из МИДа в «Моссад».
Вскоре состоялась встреча с Харэлем, где он предложил себя в качестве связного с немецкими инженерами, уже начавшими работать в Египте. Авни сказал главе «Моссада», что дипломатическая работа ему наскучила, он, дескать, уверен, что подходит для службы в разведке. Поделился с Харэлем своим желанием вернуться в Израиль по семейным обстоятельствам — из-за развода с женой и проблем с дочерью.
Харэль поинтересовался, сколько же лет дочке, на что Авни ответил, что ей восемь. Однако шефа «Моссада» насторожило столь горячее желание Авни работать в его ведомстве. Но фактов против него не было — только интуиция…
Она-то и подсказывала, что КГБ подослал к нему своего агента побольше выяснить о «Моссаде» и его руководителе. Харэль сохранял осторожность: он вежливо отказал и решил не назначать Авни куратором немецких инженеров, а предложил оставаться в МИДе.
Через несколько дней Авни должен был вернуться в Белград, но тут Харэль снова его вызвал. Авни не подозревал, что в соседней комнате находятся глава ШАБАКа Амос Манор и другие следователи, которые слушают эту беседу. Впоследствии Авни рассказал об этой встрече в своей книге.
Встреча получилась драматичной. Харэль кратко приветствовал его и… сразу же обвинил в работе на советскую разведку. Авни объяснял впоследствии, что был напуган и сбит с толку, опасался, что если не признается во всем, его приговорят к расстрелу.
Итак, через минуту, показавшуюся ему вечностью, он во всем сознался, но подчеркнул: да, я работаю на советскую разведку, но не стану выдавать своих товарищей. Харэль объяснил, что если Авни будет сотрудничать со следствием, ему сохранят свободу. Шеф «Моссада» даже подумывал сделать Авни двойным агентом.
Но когда следователи ШАБАКа продолжили допрос, оказалось, что он упорствует, не желает рассказывать о своей работе и советской разведке, утверждает, что он стал жертвой советского шантажа и ни в чем не провинился, не нанес ущерба безопасности Израиля. Следователям контрразведки не удалось его сломить, и следствие передали Иуде Прагу, следователю тель-авивской полиции, который считался специалистом по разоблачению шпионов.
Праг сразу понял, что перед ним интеллигентный человек, уверовавший, однако, в коммунистическую идеологию. Он решился на психологический трюк: раскрыл перед Авни доклад Хрущева с обвинениями в адрес Сталина в преступлениях против советского народа. Но Авни твердил, что быть этого не может, что текст — фальшивка, не может быть, чтобы столь высокопоставленный лидер коммунистического мира обвинял самого Сталина в преступлениях!
«Моссад» передал дело в суд. Процесс проходил при закрытых дверях. Авни приговорили к 14 годам тюрьмы. Суд принял доводы обвинения в предательстве и шпионаже в пользу СССР. В тюрьме Авни стал раскаиваться в своей измене и признался в том, что передал в Советский Союз информацию о тех двух агентах, что и стало причиной их депортации из Египта.
Зеэва Авни освободили через 8 лет за примерное поведение. Он поселился в «мошаве» (кооперативная фермерская деревня) Ришпон около Герцлии, разводил верховых лошадей, открыл частную клинику. Люди, катавшиеся на его лошадях или лечившиеся у этого интеллигентного господина, и не подозревали, что это бывший советский агент, нанесший большой ущерб безопасности Израиля.
Операция «Доклад»
25 февраля 1956 г. на очередное заседание XX съезда КПСС перекрыли доступ в зал не только иностранным делегациям, но и членам своей партии с гостевыми мандатами. Допускались только делегаты. Были предприняты самые строжайшие меры безопасности, чтобы ни одно из 20 000 слов, произнесенных советским лидером Никитой Хрущевым с трибуны, не просочилось сквозь толщу кремлевских стен.