Не считает ли он меня склонным к зрительным галлюцинациям? Я убежден, что в планы этого Филиппа входит их разжигание и что все в его силуэте этому способствует. Все принимает его форму и облик, словно он порождает во мне самого себя до бесконечности. Чего бы я ни касался и что бы ни видел, все несет печать его фигуры.
Иного больше не существует.
Элиза[8], словно догадываясь о происходящем, беспрестанно преследует меня в своем гневе. Избавленный от необходимости притворяться, я веду себя так, будто она знает, что я болею только из-за Филиппа, который меня разорвал.
Сегодня я отвел Жана Бежа в сторонку и сказал:
— Вы — достойный преемник Альбера. Вы, случайно, не его племянник?
— Нет, но когда-то давно, еще на улице Сент-Огюстен, он решил съездить в Бретань и доверил мне свое заведение. Когда по его возвращении я вручил ему еще больше денег, чем сам он обычно получал от своих клиентов, он сказал: «Запомни, малыш, мое предложение и обещание. Если я окажусь на пороге смерти, хоть завтра, хоть через двадцать лет, приди ко мне, и я передам тебе свое дело — ты серьезен и умеешь считать деньги». Так вот, пятнадцать лет спустя кто-то сообщил мне, что Альбер болен. Я пришел, и он сдержал слово, хоть я и не приходился ему никем.
— Жан, — сказал я, — если бы не вы, я не познал бы главных радостей своей жизни.
Он взял меня за руку, и я поцеловал его.
Порой мне кажется, что я умер. Ставни ателье остаются закрытыми. Мои голуби растерянно мечутся на этажах. Вдали Ришар и Филипп спорят о моей любви:
— Говорю же тебе, он любит меня.
— Нет, малыши, я не предпочитаю никого. Да, Филипп, я отдаю тебе вторники, а тебе, Ришар, четверги, так неделя пролетает быстрее — вот и все.
В этом-то весь секрет: скорее уж пищеварительный аппарат срастется с остальным организмом или я покину собственное тело, нежели откажусь от удовольствия.
Филипп обладает талантом вкладывать в любые свои слова завуалированный упрек, хотя мы с ним постоянно изнемогаем от усталости.
Филипп:
— Те, кто заслуживает почестей, избегают их, а те, кто их получает, недостойны этого, так что они в сущности не получают ничего. Они заслуживают лишь тумаков. Удовольствие встречается столь же редко, как и любовь. Оно требует слишком много заботы и отречения. Ах, комедия удовольствия! Лишь подобие, но все же необходимо познать его!
5 марта 1947 г.
Встал в 4. Сразу сел за рабочий стол. Как только достигаешь границ радости и боли, почти тотчас же гибнешь, не в силах там освоиться. Например, вчера после обеда, когда я думал лишь о том, что последует за ним, еще раз пережил обмен ласками, казалось, обоюдно приятными, но затем вновь очутился в Аду, словно Элиза поставила перед собой задачу — наказывать меня за все мои удовольствия.
Конечно, эти ужасные радости может позволить себе лишь тот, кто поднялся надо всем или пал ниже всего, — на самом деле, он уже ни там, ни здесь, и ничто не способно его унизить.
Памятник из моих костей был так поврежден последними бурями, что порой мне чудится, будто он дрожит.
13 марта
Неужели под моими окнами плещутся флаги?
Да нет же, это крылья моих сизарей.
В ожидании:
— Счастье не бывает долгим.
Нескончаемый обед, за которым П. Л. Сказал, что я навсегда останусь милым человеком, несмотря ни на что.
Жан П.:
— Как будто в сердце стучит черное крыло.
Сразу по окончании обеда я жду его в этой голой, темной и тесной комнате.
Кого? Ришара или Филиппа?
То был Филипп — красивый, в восхитительной тональности. Нежный и сильный, по моему желанию вдруг становящийся зверем. Зверь — оптимальный вариант для того, чем мы должны заняться.
Этот актер живет так, словно играет в театре, хоть и не знает, чья пьеса, и даже отдаленно не догадывается, что я за персонаж. Время от времени он импровизирует. Я не подсказываю реплики, а подвожу к ним.
Например, спрашиваю, понимал и говорил ли он на том же языке, на котором общается со мной.
— Нет, — признается он, — это впервые.
Тогда я предлагаю ему окружать друг друга таким любезным вниманием, словно мы — два божества. В миг чисто плотского блаженства его глаза наполняются слезами, ноздри белеют, а губы вновь кривятся и зеленеют. Неужели именно я создаю это внезапное температурное воздействие? Все выверено: у меня в руках его лицо превращается в бронзовую маску.
Глупость Филиппа никогда не бывает в тягость, это глупость конюха. Она добавляет к его неотесанности мягкость, как раз необходимую для того, чтобы никогда не ощущать грубости: между нами словно стекает расплавленное ореховое масло.
8
Элизабет Тульмон, по прозвищу «Кариатида» (18881971), — танцовщица, на которой Марсель Жуандо женился в 1929 г. Бывшая любовница Шарля Дюллена, близкая подруга Жана Кокто и Макса Жакоба. Безуспешно пыталась «отучить» мужа от гомосексуальных наклонностей. —