— Ну пока.
Я повернул обратно, чтобы он не успел заметить, что я проживаю в глубине сада, но это напрасный труд: по возвращении я снова увидел его черные глазки, проследившие за моим маневром.
Если бы я не любил Риск, жизнь моя была бы отравлена.
Вчера вечером, работая за столом, я вдруг поднял глаза — и кого же увидел в кресле для пациентов врача Н.? Пьера!
Нет, никогда в жизни я не забуду подобной очной ставки.
Мой четверговый любовник!
Анонимам позволительно все, словно людям в маске, но теперь, неожиданно явившись в мой дом, он вполне мог познакомиться и с моей женой, занятой шитьем в саду.
Сама неправдоподобность ситуации придала бы ей пикантности, если бы, конечно, мне захотелось посмеяться. На миг я счел себя жертвой иллюзии либо галлюцинации, однако уже был готов к этой встрече после его неожиданного появления два дня назад у нас на крыльце.
Чрезвычайные, драматичные ситуации обладают тем преимуществом, что подводят нас к краю пропасти, где все пресное становится неосуществимым и даже невозможным.
Три дня спустя в банке, когда мне сообщили об остатке на счете, я почувствовал, как чья-то ладонь легла на руку.
Опять он, и мне это не снится.
Я тотчас напустил на себя спокойствие, мы перекинулись парой фраз о его фотографии, которую он мне пообещал.
Жан Т.:
— Экий сорвиголова. Он что, вездесущий — этот Пьер?
— Вы же видите, друг мой, он — Дьявол во плоти. Вечером четверга мы втроем, Жан Т., Ксантиппа и я, стояли перед церковью Сен-Фердинан, на тротуаре справа. Я поднял глаза — и кого же увидел спускавшимся по улице, с развевавшимися волосами, в бархатных штанах и белом шерстяном пуловере? Моего Пьера на велосипеде.
Я показал на него локтем и подмигнул своему другу.
Жан:
— Он преследует вас. Вы встречаете его повсюду?
Я расхохотался.
Я понял, что это он.
Видел ли он нас? Узнал ли меня?
Эти стечения обстоятельств, эти совпадения, эти загадочные появления не могут не потрясать и вместе с тем восхищать. Подумать только: еще вчера мы, голые, обнимали друг друга, а на следующий день сталкиваемся в городе, когда я гуляю с женой и Жаном.
— Будьте осторожны, — шепчет он, — а вдруг это Архангел Содома, который принял подобный облик, дабы предупредить вас о близящемся конце?
Конец? Скорее уж, возмездие.
Внутри меня сгущаются такие тяжелые тучи, что я даже трясусь в лихорадке. Если пробую представить себе, кем являюсь в глазах окружающих, в собственных глазах и в глазах Пьера, когда он сжимает меня в объятиях или когда трижды за неделю захватывает меня врасплох — дома, в банке и на улице, я поневоле начинаю беспокоиться.
Когда мы беседовали с Жаном и Ксантиппой, она прочитала мне мораль, и я расхохотался.
Жан, чуть позже:
— Вы не можете не знать, что означает ваш хохот. Здесь замешан Дьявол — Элиза поражена. Впрочем, она еще никогда не казалась мне столь гуманной: «Вы слышали?» — только и сказала она мне. А когда вы исчезли и пошли спать с голой шеей, не стану скрывать, что вы были похожи на Принца-каторжника… Как только что вы закрыли за собой дверь, Ксантиппа заговорила вновь: «Вы помните этот смех? Мы уже слышали его в четверг перед церковью Сен-Фердинан. Совершенно беспричинный, он словно повис в воздухе. Такое чувство, будто он был обращен к кому-то невидимому для нас». «Ну да, к тому, кто случайно проезжал мимо на велосипеде», — огрызнулся я. «Вот именно, — продолжила она, — не успел появиться, как тут же исчез». «Вероятно, это был сам Дьявол».