— Почему же тебя тогда посадили?
— По калифорнийским законам непреднамеренное убийство в драке приравнивается к преднамеренному.
Наступило молчание. Кристи напряженно думала, как бы покорректнее задать следующий вопрос. Наконец она просто спросила:
— Ты был долго в тюрьме?
— Два года, два месяца и шесть с половиной дней.
Кристи попыталась представить Кейна в камере. Это было трудно — он казался таким свободным, — Вторую половину срока я отбывал в лагере, называемом Сьюзанвилль, на границе штата Орегон.
— Ну что ж, по крайней мере… — Голос Кристи сорвался.
— По крайней мере я не был заперт все время? — понял ее мысль Кейн. — Да, лучше хоть какая-то свобода, чем вообще никакой.
Кристи пожалела, что вообще затронула эту тему.
Каньон сузился в узкое ущелье, а затем вдруг неожиданно взору открылась долина шириной в милю. По обеим сторонам теснились песчаные скалы цвета ржавчины, достигающие в высоту по крайней мере пятисот футов, изрезанные причудливыми трещинами.
Кристи с восхищением смотрела вокруг. Местность напоминала ей Кейна — такая же непредсказуемая и по-особому красивая — грубоватой, суровой красотой.
— Ну как, Рыженькая, мы не заехали еще на ранчо Хаттона?
Кристи пригляделась к петлявшим изгибам дороги.
— Без компаса и без карты, — призналась она, — я не определю, чьи это земли.
— Пожалуй, ты права, здесь даже с картой это было бы сложно. Господь Бог не потрудился нарисовать на этой земле никаких границ.
— Поэтому ты любишь эти места.
— Здесь Человек может быть настолько свободен, настолько вообще может быть свободен человек в этом мире, — философски изрек Кейн.
— Смотри! — воскликнула Кристи, указывая налево.
Стадо оленей кинулось врассыпную, напуганное шумом машины. Самый большой из них — очевидно, вожак, — украшенный великолепными ветвистыми рогами, составившими бы гордость коллекции любого охотника, встал на небольшом пригорке и вызывающе затрубил.
— Через месяц он уже не будет себя чувствовать столь самоуверенно, — предрек Кейн.
— Почему?
— Начнется охотничий сезон.
— Ах да! Кровавый спорт. Добро пожаловать на Дикий Запад!
— Ты думаешь, что бык, которого ты ела на вечеринке у Хаттона, пошел на бойню добровольно? Кристи вздохнула:
— Резонно. Но должна признаться, мясо мне понравилось.
Кейн рассмеялся:
— Разумеется, ты не думаешь об этом. Ты же покупаешь мясо в супермаркетах, где оно расфасовано в красивые пакеты. Жизнь в городе отрывает тебя от первореальностей.
— В общем-то да, — признала она. — С другой стороны, я не думаю, что ты сможешь, возвращаясь домой ночью по пустынным улицам, пройти мимо какого-нибудь психа или просто пьяного с тем спокойствием, которое выработала в себе я.
— Неужели жизнь в городе того стоит?
— Ну, я лично предпочла бы жить в городе, чем там, где прошло мое детство.
— Я не знал, что жизнь на ферме так плоха.
— Ты не был девушкой из бедной семьи, которой Бог дал ум вместо красоты, — срывающимся голосом ответила Кристи. — Ты не жил среди мужчин, которые смотрят на тебя как на скот. Для них ты такое же животное, как лошадь или корова.
— На красивых девушек всегда так смотрят.
— Я не была красивой, — сухо сказала Кристи. — Красота досталась моей сестре. Мне же достался ум.
Уверенность в ее голосе показалась Кейну занятной. Он покосился на нее. По выражению ее лица он понял, что она не напрашивается на комплименты, а действительно считает себя некрасивой.
— Твоя сестра, должно быть, потрясающе красива, — сказал он через минуту.
— Да. А у тебя есть сестры, братья, родители?
— Есть. Родители — в Сан-Франциско. Одна сестра — в Лондоне, замужем за дипломатом. Другая — в Сиэтле, держит кофейный магазин. Брат — в Бостоне, юрист. Я навещаю их всех, когда езжу за книгами в большие города.
— А когда это обычно бывает?
— Зимой. Когда слишком холодно, чтобы делать что-нибудь еще. Но что же случилось с твоей сестрой?
— С сестрой? — эхом откликнулась Кристи.
Плохо скрываемое волнение в ее голосе удивило Кейна.
— У вас с ней не очень хорошие отношения? — спросил он.
— Как сказать… С одной стороны, мы действительно не очень близки, но с другой…
Кейн выжидающе посмотрел на нее.
— Наши родители умерли, когда мне было восемь лет, — сказала Кристи. — Впрочем, я, честно говоря, даже этого не заметила. Отец все время сидел в тюрьме, так что я его почти не знала.
— Вот почему ты не убежала от меня, когда узнала, что я был в тюрьме.
— Отец пил по-черному, да и мать от него не отставала. В общем, они вели веселую жизнь, пока не врезались на своей машине в поезд, который шел со скоростью восемьдесят миль в час.
— С кем же ты росла? — мягко спросил Кейн.
— С бабушкой. Маминой мамой. Она умерла в тот год, когда я уехала из дома.
— А что стало с твоей сестрой?
— Сестра пошла в маму. Такая же взбалмошная. Но…
— Что «но»?
— Но она — единственный родной человек, который у меня остался; — сказала Кристи волнуясь. — Она — единственное, что связывает меня с прошлым. Бывали минуты, когда я готова была ее убить — она все никак не могла по-настоящему повзрослеть, — но… на самом деле я люблю ее.
Кейн усмехнулся:
— Как и у меня с моим братом. Мы постоянно цапаемся, но я все надеюсь, что, если что, он встанет за меня горой. — Да, — вздохнула Кристи. — Каждый раз надеешься, что теперь-то наступит мир, а все ссоры останутся в прошлом.
Кристи не замечала боли, звучавшей в ее голосе, не замечала, что Кейн пристально смотрит на нее. Она снова была погружена в свою детскую мечту обрести человека, который, если что, встал бы за нее горой.
— На этот раз, — сказала она, сжав зубы, — на этот раз все будет по-другому.
ГЛАВА 11
— Что ты знаешь об анасазях?
Очнувшись от своих мыслей, Кристи поняла, что Кейн задает этот вопрос уже второй раз. Она тряхнула головой, словно прогоняя воспоминания прошлого.
— Я знаю, что местные жители называют их «моки».
Кейн улыбнулся.
— Питер вчера прочитал мне целую лекцию, — добавила Кристи. — Новые теории об империи ана-сазей в бассейне Сан-Хуан.
— Все, что знает твой Хаттон об анасазях, можно уместить в трех строках.
— Это говорит гробокопатель, — поддела она Кейна.
— У гробокопателя диплом археолога.
Кристи изумленно молчала. Наконец она нашлась:
— Может, мне стоит называть тебя «профессор»?
— Если ты меня так назовешь, я не откликнусь. Я учился не для того, чтобы окружающие ежеминутно выражали мне свое почтение.
Кристи разглядывала Кейна так, словно он был новым, невиданным ею доселе фасоном одежды.
— Ты смотришь на меня так, как Моки обычно смотрит на кролика, — усмехнулся он.
— Вовсе я не смотрю.
— Нет, смотришь, но запомни: диплом не делает свиную кожу шелком.
— Может быть, и нет, но ковбой с университетским дипломом — это, во всяком случае, необычно. Впрочем, ты никакой не ковбой. Ты вполне цивилизован и не пытайся скрыть это дешевым ковбойским маскарадом. В тебе смешалось несколько культур, — продолжала она. — А это всегда интересно.
Кейн яростно крутанул руль, объезжая яму на дороге.
— Подтверждение тому — вся история человечества, — сказал он. — Тезис — антитезис — синтез…
— А ты, оказывается, кроме своих горшков, еще и философию изучал?
— Еще раз повторяю: зимой все равно делать нечего.
— Так кто же ты — археолог, философ, что еще?
— Угадай.
Кристи улыбнулась:
— Итак, профессор, чем же, согласно вашим исследованиям, занимались анасази в долгие зимние вечера?
— Ну, например, я нашел несколько маленьких отполированных костей, которые, очевидно, служили фишками в какой-то игре.
— Но никаких следов письменности?