Это были, конечно, детали, но они крайне характерны и для тогдашнего настроения Ленина, и для общей атмосферы в БЦ после Лондонского съезда. Крупская сближение Ленина с Дубровинским объясняет «беззаветною преданностью Инокентия делу» и его «решительностью в борьбе», напоминая при этом и об его личном участии в московском восстании декабря 1905 г., и об его роли в кронштадтском восстании июля 1906 г.[53] Эти биографические справки верны; Дубровинский действительно отличался и большим личным мужеством, и преданностью делу. Но не следует забывать, что в аппарат БЦ Ленин его взял не после декабря 1905 г. и не после июля 1906 г., хотя и тогда он уже знал Дубровинского лично, а только с июня 1907 г., после Лондонского съезда, на котором Дубровинский доказал не личное мужество, а свою готовность вместе с Лениным идти даже на защиту «эксов».
Ленин, конечно, ценил и «беззаветную преданность делу революции» и «решительность в борьбе», но с его точки зрения не это было главным: своими ближайшими сотрудниками он делал все же только тех, кто показывал свою способность стать его верным оруженосцем, и в мае 1907 г. мерилом такой верности он был склонен брать готовность идти с ним до конца в вопросе об экспроприациях. Даже близость по большим политическим вопросам имела для него в это время меньшее значение. Так, например, Мешковский и Рожков[54] в июле 1907 г. были ему политически много ближе, чем Каменев, который как раз в это время выступил в печати главным оппонентом Ленина по вопросу об участии в Третьей государственной думе[55], но своим помощником по редактированию «Пролетария» Ленин все же выбрал не их, а Каменева, который хотя и занимал другую позицию по вопросу о выборах, но, как мы видели на Лондонском съезде, тоже голосовал вместе с Лениным против резолюции о запрещении партизанских выступлений.
В период, непосредственно следовавший за Лондонским съездом, при подборе ближайших сотрудников для работы в центральном аппарате БЦ для Ленина решающую роль играли соображения, связанные с интересами «финансовой группы». Личные отношения между членами этой последней и их ближайшими сотрудниками были, казалось, самыми лучшими. Во всяком случае, между Лениным и Богдановым, которые жили на одной общей даче «Ваза» в Куоккала. После Лондонского съезда вместе с ними поселился и Дубровинский, и «Ваза» окончательно стала штаб-квартирой БЦ.
Был только один пункт, который заставляет думать, что уже тогда в отношениях между членами «финансовой группы» намечалась некая трещина. Это было появление В. К. Таратуты («Виктора») на руководящей работе в БЦ.
Вокруг этого «Виктора», начиная с 1906 г., накопилось много неприятных разговоров и обвинений. Не только Землячка (Р. С. Залкинд), которая среди большевиков с давних пор была известна как крайне неуживчивый человек, почти склочница по натуре, но и такие уравновешенные люди, как И. А. Саммер («Любич») и ряд других (позднее, с 1908 г., среди них видную роль стал играть Богданов), были убеждены, что Таратута является полицейским агентом-провокатором. Это обвинение было неправильным, и мы теперь знаем, что именно придавало внешнюю убедительность некоторым из улик против Таратуты: среди ближайших сотрудников Ленина в те годы за границей действительно был провокатор — доктор Житомирский — «Отцов», который и был виновен в выдачах, приписанных в свое время Таратуте[56]. Но в те годы Житомирского никто не подозревал, а скандальные истории личного характера, которых было много в биографии Таратуты, делали правдоподобными и обвинения в предательстве.
Этого Таратуту Ленин взял под свое особое покровительство с того момента, когда выяснилось, что Таратута сможет сыграть большую роль в деле получения наследства Шмита, и на Лондонском съезде именно Ленин провел Таратуту в члены БЦ и в кандидаты в общепартийный ЦК. В истории партии это был вообще единственный случай, когда в центральное учреждение избирали человека, против которого несколько раз возбуждалось обвинение в его связи с полицией; поэтому вполне естественно, что его кандидатура вызывала серьезные возражения особенно среди большевиков, которые лучше других были знакомы с биографией Таратуты. Но Ленин бросил на чашу весов весь свой авторитет и настоял на избрании. Приблизительно к этому времени относится разговор Ленина, с Н. А. Рожковым, который крайне важен для понимания не только Таратуты, но и Ленина. На основании сведений, которые он имел о Таратуте по Москве, Рожков охарактеризовал последнего, как «прожженного негодяя». Ленин не оспаривал характеристики, но настаивал, что именно поэтому Таратута и является особенно «незаменимым человеком» для большевиков.
54
Н. А. Рожков был согласен с Лениным в вопросе о выборах, и Ленин передоверил ему заключительное слово по своему докладу на Петербургской конференции в июле 1907 г. (речь Рожкова на вечере Истпрофа // Материалы по истории профессионального движения / Изд. ВЦСПС. М., 1907. Т. IV. С. 41).
55
См. брошюру Н. Ленин и Юрий К[амен]ев «За и против бойкота», 1907. Статья Каменева «За бойкот» перепечатана в сборнике статей последнего: Между двумя революциями / Изд. Новая Москва, 2 изд. М., 1923. С. 234–243.
56
Именно Житомирским был выдан немецкой полиции Камо, арест которого в Берлине в конце 1907 г. казался особенно тяжелой уликой против Таратуты. В предательской роли последнего был уверен и сам Камо.