Вольф отхлебнул еще, поставил бутылку на ступеньку, ведущую к монументальной кровати, и кое-как закончил расстегивать рубашку.
Марселла тем временем расправила скомканную шаль, расположив полоску узорчатого шелка на спинке ближайшего кресла, затем повесила рядом с ней сумочку и принялась осматривать шляпку, оценивая, насколько пострадала эта деталь ее наряда. С тем же преувеличенным вниманием Марселла исследовала состояние лент, тщательно разглаживая их, а также по нескольку раз поправляя один и тот же пучок перьев. Решив, наконец, что этот повод для промедления полностью исчерпан, она водрузила шляпу на сиденье кресла и снова взглянула на Вольфа.
Его хищные глаза без всякого выражения смотрели на девушку из-под отяжелевших век. Изрядно захмелевший разбойник, мягко подбадривая свою жертву, невнятным голосом произнес:
— Время не ждет, милая, а я хочу сполна получить за свои деньги. Так что советую побыстрее избавиться от одежды. Скажи-ка мне еще раз, как тебя зовут?
— М-марселла... но брат называет меня Жаворонком. Марселла поделилась с Вольфом этой подробностью их домашнего мирка в смутной надежде вызвать у злодея хоть немного сочувствия к себе. Однако все ожидания на этот счет быстро перечеркнуло сопровождаемое кривой ухмылкой обескураживающее замечание.
— Жаворонок, — повторил Вольф с оттенком пьяной иронии. — Надо признаться, ты лакомый кусочек для того, кто величает себя Волком.
Марселла судорожно вздохнула и внезапно почувствовала охвативший ее тело жар, словно она слишком близко подошла к одной из колонн с зажженными свечами. Нужно было срочно брать ситуацию в свои руки.
— А как насчет вашего имени, — отчаянно проговорила Марселла, притворяясь, что пытается справиться с кнопками и крючками на юбке. — Ведь не окрестили же вас столь странно еще при рождении? Так почему же вы называете себя «Вольфом», то есть «волком»?
При этом Марселла подняла глаза и уперлась взглядом в обнаженную грудь Вольфа. «Он и сложен, как хищник, — подумала она, — сплошные мускулы и плоть, никакого жира под золотистыми волосками, начинавшимися у шеи и узкой полоской исчезавшими под поясом панталон. Плечи широкие, как у человека, добывающего свой хлеб тяжелым физическим трудом, и мускулы на руках бугрятся как у тех, кто ежедневно борется за жизнь».
Марселла облизнула внезапно пересохшие губы и с трудом заставила себя взглянуть туда, куда указывал Вольф: на бицепс правой руки. На коже яркими красками был изображен стоящий на задних лапах стилизованный серый волк. Из пасти хищника свешивался красный язык, а злобные зеленые глаза смотрели прямо на зрителя.
«Волк, стоящий на задних лапах» — невольно пришло Марселле на ум традиционное описание геральдических животных, так как это существо, казалось, сошло с герба какого-нибудь забытого древнего рода. Поначалу девушку удивила четкость рисунка, но потом она догадалась, что видит татуировку вроде тех, какие делают себе моряки.
— Да, это вполне объясняет ваше имя, — согласилась Марселла, стараясь придать разговору светский тон. — Но почему вас называют «милорд»?
— А это уже мое собственное тщеславное пожелание. Мать как-то проговорилась, что моим отцом был один поместный дворянин.
Нотка горечи придала трагичность его пьяному голосу. Несомненно, отец парня какой-нибудь титулованный джентльмен, который подобно бессчетному множеству знатных людей соблазнил, а затем бросил несчастную служанку, обрекая ее тем самым на тяжкие лишения.
Марселла невольно пожалела того мальчика, каковым когда-то был Вольф. Она прочла довольно много брошюр о горькой участи лондонской бедноты — и все благодаря любезности сэра Финеаса Тайболта, друга ее отца, чьи попытки склонить свою слушательницу к евангелическому служению оказались не менее упорными, чем решимость добиться благосклонности Марселлы. Оставив без внимания пылкие речи сэра Финеаса, девушка вместе с тем была взволнована и опечалена несправедливостями, о которых узнала.
Не удивительно, что выросший без отца, в нищете, этот так называемый Вольф стал на преступный путь!
Впрочем, сочувствие Марселлы к тяжелым жизненным обстоятельствам несчастного молодого человека вмиг улетучилось, стоило тому зловеще протянуть:
— Ну а теперь, когда вы удовлетворили свое любопытство...
Не успела Марселла и слова сказать, как Вольф привлек ее к себе и движением, выдававшим немалый опыт в подобного рода делах, ловко расстегнул платье на спине. Марселла ахнула и ухватилась за падающую с плеч одежду, метнув при этом на негодяя уничтожающий взгляд: как теперь она оденется без посторонней помощи?!
Девушка уже собиралась обрушить на провинившегося свой праведный гнев, но Вольф в этот момент отвернулся, расстегивая панталоны. Пока Марселла, не веря глазам, смотрела на эту сцену, он освободился от нижнего белья и теперь стоял перед ней совершенно обнаженный. Золотистая поросль, сбегавшая с груди красавца Вольфа, захватывала и его плоский живот, заканчиваясь темно-золотыми завитками между мускулистыми великолепными ляжками.
Одна часть тела Вольфа привлекла особое внимание Марселлы. Ей сразу вспомнилась широко известная коллекция мраморных греческих скульптур. Подобно многим молодым женщинам Марселла приобрела некоторые познания в области мужской анатомии, именно разглядывая фризы с изображением героев античности, одетых в большей или меньшей степени. Однако в сравнении с древними атлетами представший перед ней мужчина оказался в некотором отношении весьма щедро одаренным природой.
Не обращая никакого внимания на пристальный взгляд девушки, Вольф преспокойно повернулся к ней спиной, явив целомудренному взору Марселлы свои крепкие выпуклые ягодицы. Но прежде чем он откинул полог и рухнул на золотистое покрывало, Марселла успела заметить перечеркнувший его спину воспаленный багровый шрам.
Словно не замечая своей наготы, Вольф небрежно откинулся на подушки и закрыл глаза. Марселла подумала о том, что никогда не смогла бы вести себя столь непринужденно.
— Ну же, Жаворонок, душечка моя, — послышалось с постели прерываемое икотой пьяное бормотание. Заметив, что гостья по-прежнему не двигается с места, Вольф позвал: — Иди сюда. Я... готов.
В доказательство последнего невнятно прозвучавшего заявления он провел рукой вдоль тела к низу живота и погладил свой детородный орган. К удивлению Марселлы, этот «привесок» тут же отозвался на прикосновение и, будто живой, весьма угрожающе приподнялся над золотистыми завитками.
Марселле уже довелось однажды наблюдать, как жеребец покрывает кобылу. Если ее догадка верна, и человеческие существа совокупляются подобным же образом, значит, Вольф собирался...
Совершенно упав духом, Марселла закрыла глаза и еще крепче прижала к груди соскальзывавшее платье. Решив, что Вольф уже достаточно пьян для осуществления ее плана, она глубоко вздохнула и отважилась, наконец, обратиться к нему:
— Может быть, сначала мы более подробно обсудим создавшееся положение? Я знаю, в глубине души вы — джентльмен, поэтому не станете вести себя бесчестно по отношению ко мне. Ведь это так, мистер Вольф?