Однако, начать новую жизнь ей так и не пришлось. Когда она приехала домой, Эстевес встретил ее почти на пороге.
— Где ты была?
— Я думаю, это тебя не касается, — холодно заметила она, делая попытку обойти мужа и подняться наверх.
— Где ты была?..
На этот раз в тоне его голоса послышался такой надрыв, что Дельфина сочла необходимым остановиться и повнимательнее взглянуть на мужа.
— Мне совсем не нравится то, как ты со мной разговариваешь, Самуэль… Зачем столько патетики, ведь ты же не на встрече с избирателями? Тем более, что я бы за тебя никогда не проголосовала… Что ты пытаешься мне доказать своими насупленными бровями и грозным видом? Учти, я давно уже тебя не боюсь…
— И совершенно напрасно, — заметил Эстевес, чувствуя, что в таком состоянии он готов убить кого угодно.
— А… ну тебя к черту, — небрежно махнула рукой Дельфина. — Теперь ты становишься просто смешон. Самодовольный и лысый коротышка… Пусти меня, я поднимусь к себе, сложу вещи и навсегда покину этот проклятый дом.
— Интересно знать, куда это ты собираешься, Дельфина? — прищурился Эстевес. Если бы она не была так раздосадована свиданием с Себастьяном, то непременно обратила бы внимание на издевательские интонации мужа. Однако, в данный момент, ей даже было лень с ним спорить.
— Я пойду к отцу своего ребенка, — сказала она, поднимаясь по лестнице и держась одной рукой за перила. — Этот человек сумел доказать мне, что пойдет намного дальше тебя.
— Мне кажется, что твои планы обречены на провал, — с нескрываемым удовольствием произнес Эстевес, и только теперь Дельфина всерьез насторожилась и застыла на месте.
— Что ты имеешь в виду?
— Твой любовник мертв и я прикончил его собственной рукой!
— Значит, именно благодаря твоим стараниям, Себастьян будет сегодня освобожден? — поинтересовался Мартин, когда они с Камило сидели возле камина в их любимом ресторане, и не спеша потягивали легкое сухое вино.
— К тому, что это произойдет именно сегодня я, действительно, приложил руку, — задумчиво ответил Касас. — Ну а вообще его освободят потому, что Верховный суд не нашел в его действиях состава преступления. Так что я лишь поторопил с исполнением обычных бюрократических формальностей, ничего больше. Нет, нет, не надо меня благодарить, — поспешно добавил он, заметив движение Мартина, — я сделал это отнюдь не рада Себастьяна, я сделал это ради самого себя. Я не могу жить в этой проклятой неопределенности, я не могу допустить, чтобы мой соперник выглядел жертвой в глазах Марии Алехандры и, тем самым, имел передо мной определенное преимущество. У него и так уже… слишком много преимуществ.
— Ты относишься к этому, словно к какому-то поединку, — осторожно заметил Мартин.
— А это и есть поединок, только вместо судьи выступает Мария Алехандра, так пусть она и решит, кто из нас достойнее…
— Женщины выбирают не между достойным и недостойным, а между любимым и нелюбимым, — философски заметил Мартин, — а потому у тебя слишком мало шансов.
— Знаю, хотя и не представляю себе, что буду делать, если она вновь бросится в объятия Себастьяна, — отрывисто и зло проговорил Камило. — Но, понимаешь, Мартин, я веду себя так, как подсказывает мне моя совесть и не знаю даже, в чем меня можно было бы упрекнуть. И я не хочу уподобляться этой сволочи… извини, твоему другу, действуя так же, как и он. Я никогда бы не смог изнасиловать Марию Алехандру, никогда бы не смог воспользоваться ее беззащитностью и овладеть ею, как дикий зверь. А он сделал это и, если она, все равно его любит, то… то, черт меня подери, значит женщины гораздо хуже, чем мы о них думаем!
— В них просто больше животного начала, — отпив глоток, сказал Мартин, сочувственно гладя на своего друга. — Мы, мужчины, гораздо дальше ушли от природы, потому что предпочитаем рациональные действия иррациональным, а они, как и многие тысячелетия назад, живут чувствами. Тем более, что мы говорим о Марии Алехандре, у которой период взросления прошел в самом нецивилизованном месте, где можно только одичать и озлобиться. Так зачем же обвинять ее за это, проще…
— Проще полюбить другую? — усмехнулся Камило. — Это ты хотел сказать, дружище? Я и сам это знаю, но и во мне, видимо, слишком много иррационального… Но что сейчас об этом говорить, мне надо застать их вдвоем и потребовать решительных объяснений. Поэтому я сейчас поеду к ее дому и буду ждать там, до тех пор, пока не появится Себастьян. А, после своего освобождения, он, наверняка, помчится прямо к ней.