Нам остается еще рассказать о том, что происходит с выявленными Мансоном червячками, когда они при укусе комара попадают из его хоботка в организм человека. Они проникают в лимфатические пути и по ним — в лимфатические узлы, где созревают, копулируют и дают жизнь новым личинкам. Лимфатические узлы человека опухают, воспаляются, лимфатические пути становятся непроходимыми — появляются отечность и деформация конечностей. Постепенно отечность становится более плотной, и возникает типичная картина слоновости.
Болезнь распространена во всей тропической зоне, а отчасти — и в субтропиках. Правда, распространена она неравномерно — даже в тропических широтах имеются обширные территории, где эта инфекция не встречается. В одних местах у человека поражаются преимущественно конечности, в других — половые органы. Например, в Индии у больных бывают поражены руки и ноги, в Полинезии — главным образом руки, в Африке — половые органы. Нитчатка Банкрофта — не единственный паразитический червь семейства филярий, вредящий здоровью человека. Из всех других можно назвать еще нитчатку Brugia malayi, распространенную в Юго-Восточной Азии: она также вызывает слоновость, только в более легкой форме. У нее и другие переносчики, а потому ее микрофилярии появляются в крови больных большей частью днем.
Слоновая болезнь, к сожалению, не отошла в прошлое. В мире она и сегодня встречается довольно часто: по оценке Всемирной организации здравоохранения, этой болезнью до сих пор страдают около 200 млн. человек. Иногда люди сами прямо потворствуют ей беспорядком в населенных пунктах, плохими санитарными условиями жизни: в жилом массиве самой современной постройки достаточно выброшенной консервной банки, стертой шины или плохого водостока, чтобы возник очаг развития комаров — переносчиков инфекции. Ведь и эпидемиологи говорят о ней как о болезни, создаваемой человеком, man-made disease. Следовательно, чтобы стереть слоновость с карты нашей планеты, надо бороться не только с переносчиками и возбудителями инфекции, но и с человеческой беспечностью и равнодушием.
Болезнь плохого воздуха
Малярия — болезнь, название которой в представлении каждого из нас неразрывно связано со смелыми путешествиями первооткрывателей и исследователей по странам с жарким и влажным климатом. И это правильное представление. Вовсе не хищные звери, а малярия была в прошлом врагом номер один у бесстрашных землепроходцев — пионеров человеческого познания. Не убереглись от нее и самые великие из великих. Давид Ливингстон прибыл в Африку в 1840 г., чтобы открыть ее европейцам, со свежим медицинским дипломом в кармане. Но и диплом не защитил от малярии Ливингстона, боровшегося с нею до последнего дня своей жизни. Такая же участь едва не постигла знаменитого журналиста Генри Мортона Стэнли, в 1871 г. проникшего в глубь Африки в поисках пропавшего без вести Ливингстона. В неравную борьбу с малярией вступил и чешский врач, выдающийся исследователь центральной части Африки Эмиль Голуб. Трагический конец его большого путешествия поперек континента от Кейптауна на север предзнаменовала малярия. В убогой деревушке Пандаматенце (Pandamatence), на краю обследованных областей внутренней части материка, экспедиция застряла в период дождей, вместе с которыми наступило и время малярии. Голуб и его спутники, черные и белые, боролись за свою жизнь, висевшую на тонком волоске тающих запасов хинина. И хорошо известна история с белым торговцем, единственным представителем колониального управления на этой границе проникновения колонизации, у кого было достаточно запасов хинина и кто мог помочь экспедиции, но не помог. Тем самым он затруднил Голубу дальнейшее продвижение гораздо эффективнее, чем какой-то запрет колониальных властей, для кого экспедиция чешского исследователя была как бельмо на глазу.
Однако малярия была болезнью не одних тропиков и диких краев. Все античное Средиземноморье находилось под ее пятой. Малярия вторгалась даже в сам Рим, и, как мы уже упоминали вскользь, некоторые римские императоры покидали в малярийный сезон вечный город и удалялись в ближайшие места, где климат более здоровый. Выше было сказано и о гибели древнего малоазиатского города Эфеса. Были в истории и такие периоды, когда малярия грозно свирепствовала на территории Греции, опустошая ее города. Знакома болезнь была также древним индийцам, вавилонянам и другим культурным народам на Среднем Востоке.
«Список знаменитых личностей, умерших от малярии, очень длинный, — писал Б. Каргер-Деккер (В. Karger-Decker). — Кроме имени Александра Македонского, в нем фигурируют имена римских иператоров Траяна и Марка Аврелия, короля вестготов Алариха I, пророка Мухаммеда, разных германских средневековых королей… а также Альбрехта Дюрера и других».
Все ее знали и все трепетали перед ней. Но никто не имел понятия, чем она вызывается. Единственная связь была очевидна: болезнь всегда поражала людей, живущих вблизи от болот и влажных, сырых мест. Это и лежало в основе представлений, что человек заболевает, надышавшись ядовитыми газами, исходящими из болота. Такие представления жили в сознании человечества более двух тысячелетий и послужили причиной возникновения названия «малярия» (итал. malaria от mala aria — дурной воздух), появившегося в середине XVIII в. в Италии и вошедшего во все языки мирового значения.
Стремление объяснить сущность малярии мы находим уже у античных философов. И хотя некоторые римские мыслители пришли даже к пониманию того, что ряд болезней может вызываться мельчайшими живыми существами, проникающими в тело человека (так, Тит Лукреций Кар (98–55 до н. э.) называл их «анималькулами»; подобную идею сформулировал и современник Цезаря Марк Теренций Варрон), их общие и неопределенные представления не были связаны с конкретной болезнью болот. Наследием римской культуры в этом отношении можно считать лишь основу названия «малярия» и, несомненно, традиции изучения этой болезни, сохранившиеся в Италии вплоть до нового времени.
Прошло еще почти 20 веков, прежде чем человечество накопило необходимые естественно-научные знания (и не только в биологии), прежде чем был изобретен микроскоп и микроскопическая техника была усовершенствована настолько, что французский врач, паразитолог Шарль Луи Альфонс Лаверан (1845–1922) смог сесть за микроскоп и начать систематически просматривать пробы крови, взятые у больных малярией.
Утомительная работа в душной лаборатории лазарета в Константине (Алжир) с микроскопом, дающим лишь призрачную надежду на успех, казалась беспросветной. Ведь Лаверан искал нечто неизвестное, не зная, как это «нечто» выглядит, да и существует ли оно вообще. Но он настойчиво вел свои поиски в пробах крови, убежденный в одном: малярия — это общее заболевание человеческого тела, а потому возбудитель ее должн быть и в крови.
В том, что это действительно так, Лаверан убедился 6 ноября 1880 г. В этот день ему удалось обнаружить в кровяных шариках больного живой одноклеточный организм. За этой первой находкой последовали новые и новые, и все они были сделаны в то время, когда у больного возник приступ лихорадки. Лаверан наблюдал и различные жизненные проявления этого кровепаразита: как он развивается, разрушает кровяной шарик, выходит из разрушающегося и проникает в следующий кровяной шарик. Спустя год ученый сообщил об этом открытии в печати; его сочинение на ста страницах называлось «Паразитарный характер заболевания малярией: описание нового паразита, найденного в крови больных малярией».
Никому до этого и в голову не приходило, что малярию могут вызывать паразиты. Все находились в плену представлений о плохом воздухе, об ядовитых болотных испарениях, о таинственных и не поддающихся определению миазмах, против которых медицина, естественно, была бессильна. Лаверан нашел ключ к разгадке тайны. Досконально описал паразита, дал ему научное название Oscillaria malariae, убедительно показал, что тот служит возбудителем малярии. Однако официальная медицина не придала этому значения. В какой уже раз в истории человеческого познания повторилась знакомая картина: новое представление с трудом пробивало себе дорогу именно потому, что ломало установившиеся понятия!