Таким образом, по частям была раскрыта и вопроизведена циркуляция вируса Тягиня в очаге. Зайцы и сходно с ними реагирующие кролики помогли установить также динамику сезонного распространения инфекции в очаге. В пойменном лесу под Дрнголцем, где долгое время изучали природный очаг, весной вблизи от мест обитания комаров появились клетки с кроликами. К началу опыта у кроликов не было и следа от вируса Тягиня, а теперь требовалось через одинаковые промежутки времени проверять их и брать анализ крови. Однако и этому простому опыту не суждено было пройти без осложнений. Подобно смерчу пронеслась по краю губительная эпизоотия миксоматоза — острой вирусной болезни кроликов. И подопытные кролики, прежде чем послужить науке, погибли от миксоматоза. Снова надо было запастись терпением и повторить опыт. Но игра стоила свеч. Этот самый естественный путь подтвердил, что комар Aedes vexans играет главную роль в очаге: вспышка инфекции среди подопытных кроликов точно соответствовала началу сезона комара массового вида. Зная это, нетрудно установить и время, когда с наибольшей вероятностью можно ждать случаев инфекции человека.
* * *
Вопрос о том, какой вред здоровью человека приносит та или иная инфекция, всегда служит основой, а его решение — венцом любого исследования. Поэтому он, разумеется, был в числе первых вопросов, возникших вместе с открытием вируса Тягиня, и решался одновременно со всеми другими вопросами. Мы же заключаем им наш рассказ, ибо конец — делу венец. Тот венец, о котором только что сказано. В многостороннее изучение вируса Тягиня включился ряд специалистов. Отдельные работники взаимно дополняли друг друга, отправлялись от достигнутых результатов, обменивались опытом и даже входили в состав разных рабочих групп. Основную часть работ по изучению природной очаговости и определению взаимоотношений вируса, переносчиков и животных-резервуаров выполнили пражские сотрудники Паразитологического института Академии наук, работавшие в летние сезоны в полевой лаборатории в Валтице под Бржецлавом, находясь в тесном контакте с южноморавским очагом. В решении вопроса, касающегося отношения вируса к здоровью человека, ведущая роль принадлежала работникам Института эпидемиологии и микробиологии в Братиславе. Связующим звеном обеих групп служили именно Валтице, где в местной больнице, одной из старейших в Чехии, были просто идеальные условия для работы. В больницу поступали пациенты из населенных пунктов, расположенных на границе массива южно-моравских лесов. Директором больницы и главврачом терапевтического отделения был Ф. Слука, уже заслуживший признание своими исследованиями на местности во время эпидемий туляремии (болезнь грызунов, переходящая и на людей).
Ф. Слука уже несколько лет собирал сведения о случаях лихорадочного заболевания неясного происхождения. У своих пациентов он наблюдал эту болезнь только в летний период. Порой ее течение напоминало грипп, а иногда она сопровождалась воспалением легких, брюшными осложнениями, головными и мышечными болями. Как патриот своего края Слука именовал ее «валтицкая лихорадка», и это название его стараниями проникло и в специальную литературу. Вскоре после открытия вируса Тягиня Слука связался с братиславскими вирусологами, и уже через два года стало ясно, что наблюдаемые лихорадочные заболевания и этот вирус тесно связаны между собой.
Летом 1960 г. в больницу в Валтице поступило восемь человек с высокой температурой. Кто более или менее знает здешнее племя виноградарей, тот наверняка поймет, что этих восьмерых и впрямь здорово скрутило, если они обратились к врачу, и, уж конечно, дело было не в какой-то там повышенной температуре: на это здесь просто бы махнули рукой. У шестерых больных возникло воспаление легких, и очень серьезное, как показало не только выслушивание, но и рентген. В сыворотке крови, взятой у них в начале и после острой стадии, были обнаружены антитела к вирусу Тягиня, и количество их в ходе лечения в значительной мере увеличилось. Последнее обстоятельство в случае известных болезней считается достаточным, чтобы поставить диагноз. Но на этот раз речь шла о новой инфекции, и потому окончательного диагноза — а для этого необходимо выделить вирус от больного — пришлось ждать еще целых 12 лет.
И все же данные врачебного обследования в этой больнице имели очень большое значение, они указали направление дальнейшей работы, возбудили интерес к поискам антител в крови человека не только в ЧССР, но и в других странах мира. Первые же результаты как громом поразили: было обследовано свыше 200 сельскохозяйственных рабочих из селений, находящихся рядом с очагом Дрнголец, и у более 60 % из них в крови обнаружены антитела. Значит, две трети из них перенесли болезнь, вызванную вирусом Тягиня. Сходная картина наблюдалась и в Словакии: в местах регулярных комариных напастей наличие антител в крови установлено у трети обследованных, там, где массовый лёт комаров отмечается лишь в некоторые годы, — у 13 %, а где его совсем не бывает — только у 2 %. Когда же в исследования включились и другие специалисты, результаты из разных уголков страны посыпались как из рога изобилия. И так было не только в Чехословакии.
Антитела к вирусу Тягиня были определены в сыворотке крови человека, привезенной чехословацкой экспедицией из Югославии и Албании. Наличие этих антител в крови было доказано также в Польше, Финляндии, Венгрии, Австрии, ФРГ, Франции и даже в Уганде. В тех случаях, когда были известны более подробные экологические данные о происхождении проб крови, всегда вырисовывалась одна и та же картина: в Австрии вирусом были поражены больше всего лесорубы, работавшие в бассейне Дуная. В ФРГ вирусная инфекция в основном была диагностирована в среднем течении Рейна, а во Франции — в дельте Роны, в болотистой области Камарг. Было ясно, что вирус Тягиня — это вирус комаров и человека.
Но по-прежнему недоставало главного — вирус не был выделен прямо от больного. Предстояло еще выполнить и требование Роберта Коха: не только выделить возбудителя, но и вызвать им инфекцию. Это, конечно, самый прямой путь, ведущий к познанию симптомов и течения болезни, когда отпадает любое возражение, что заболевание могло быть обусловлено и другими причинами. Однако времена, когда ученики и последователи Коха для таких целей беспрепятственно использовали добровольцев, давно миновали. Сейчас это значило бы идти вразрез с законами. Но одна возможность здесь все-таки есть: использовать для опытов обезьян — животных, наиболее близких к человеку по строению тела. И вот в вирусологическую лабораторию в Братиславе поступила группа из 24 обезьян: в ней были два вида макак, один вид мартышек и шимпанзе.
Чтобы имитировать укус комара, вирус в организм обезьян вводили подкожной инъекцией. Через несколько дней можно было наблюдать интересный результат. В крови у всех обезьян появлялся размножившийся вирус, а за этим следовало и образование соответствующих антител. Заболела же лишь группа из 5 шимпанзе. У мартышек и макак не было заметно никаких признаков болезни, а вот шимпанзе были вялые, двигались с трудом, их трясла лихорадка. Так же проявляется болезнь и у людей.
Начало многообещающее. Открывался путь, по которому надо идти дальше. В лабораторию вирусологии прибыла еще одна группа из пяти молодых шимпанзе. Они привлекали большое внимание не только из-за той высокой цены, какую платят за такое подопытное животное, но прежде всего своим симпатичным и почти по-детски наивным поведением. Ни в одной детской консультации наших малышей не обследовали более тщательно, чем этих шимпанзе. Продолжавшийся несколько недель карантин был заполнен разными осмотрами и тестами: не должно остаться ни малейших сомнений в том, что обезьяны совершенно здоровы. А потом они получили дозу пентобарбитала, который принимают и люди, страдающие бессонницей. На животик спящих шимпанзе марлей привязали клетки с зараженными комарами. Три с половиной часа длился сон, и такое же время было в распоряжении комаров.