…Изволин слушал рассказ Ожогина о боевой жизни Кривовяза и его партизан, и перед ним вставал Иннокентий Степанович таким, каким он видел его в последний раз в тревожную июньскую ночь. Обняв на прощанье друга, Кривовяз сказал тогда: «Не падай духом, старина. Поборемся с фашистами. Я там, в лесу, ты – тут. Еще посмотрим, кто кого! Придет наш день – встретимся. Пусть Полюшка тогда такие же вареники сготовит. Покушаем и вспомним боевые дни».
Ожогин подробно объяснил, с каким заданием появились он и его друг Грязнов у Юргенса. Рассказал все без утайки, как и рекомендовал сделать Кривовяз.
…Началось все с того, что партизаны Кривовяза одиннадцатого сентября наткнулись на двух людей, направляющихся в город. Их допросили, и оказалось, что они имеют письмо к некому Юргенсу. В письме было сказано следующее:
…Более надежных людей (назовут они себя сами) у меня сейчас нет. Оба знают немецкий язык, имеют родственников в далеком тылу и готовы служить фюреру. Здесь их никто не знает, они не местные, а теперь о них совсем забудут. Ваш Брехер.
Иначе говоря, два брата-предателя Зюкины шли в услужение к фашистам, и их характеризовали как надежных людей. Партизаны решили использовать этот случай и послать к гитлеровцам Ожогина и Грязнова.
Денису Макаровичу понравился план Кривовяза.
– Но положение ваше опасное, – предостерег он Никиту Родионовича. – Тут надо иметь и выдержку и смекалку, день и ночь прислушиваться и обдумывать, что к чему…
Спускались сумерки.
– Кстати, – вспомнил Ожогин, – как же быть с аккордеоном? Ведь он нам и в самом деле нужен.
Денис Макарович лукаво подмигнул и вышел в другую комнату.
Ожогин подошел к окну. Его взгляд остановился на двух людях, стоявших у ступенек дома. Один был горбатый, маленького роста, другой – упитанный, рослый.
– Что это за люди? – спросил Ожогин.
– Где? – отозвался Изволин из другой комнаты.
– Около вашего дома.
Осторожно приблизившись к стеклу, Изволин поглядел на улицу:
– Плохие люди… Горбун – агент гестапо, а второй – мой сосед, тоже предатель. Приятели. На их совести много замученных советских людей.
Горбун и сосед Изволина поднялись на крыльцо. Когда их шаги стихли в коридоре, Денис Макарович раскрыл принесенный футляр и вынул аккордеон.
– Вот вам и музыка! – сказал он, рассмеявшись. – Нас на мякине не проведешь.
Никита Родионович увидел красивый, белый с черными клавишами, инструмент.
– Фирма «Гонер», размер три четверти, – продолжал Денис Макарович. – И басы не западают, совершенно новенький. Его привез мне сын из Риги в сороковом году.
– У вас есть сын?
– Тсс… – Денис Макарович приложил палец к губам и, оглянувшись, добавил: – Есть, есть… Расскажу как-нибудь и о нем. Не всё сразу.
Ожогин не настаивал. Отстегнув ремешок, он стал осматривать аккордеон. В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел сосед, которого Никита Родионович только что видел в окно в компании горбуна.
– У вас гость, оказывается? – произнес он и развел руками.
– Да, покупатель.
Никита Родионович вложил аккордеон в футляр, встал и подал вошедшему руку.
– Тряскин, – отрекомендовался тот.
– Ожогин.
Рука у Тряскина была горячей и липкой.
– Я за табачком, Денис Макарович, – потирая руки, заговорил он. – Одолжите немного. Гость пожаловал, а у меня весь вышел.
Никита Родионович вынул портсигар, наполненный сигаретами, открыл его и подал Тряскину:
– Прошу.
– Батюшки мои! – воскликнул Тряскин. – Настоящие сигареты… Мне даже неудобно.
– Берите, берите, у меня есть еще. И знаем, где взять.
– Смотрите! – растянув красное лицо в улыбку, удивился Тряскин. – Премного благодарен… Приятное знакомство! – Он захватил с десяток сигарет. – Надеюсь, еще увидимся… Спасибо.
Неуклюже повернувшись, Тряскин вышел.
– Пройдемте в ту комнату, – предложил Изволин, – поторгуемся за аккордеон.
Вошла Пелагея Стратоновна.
– Темно уже, – проговорила она. – Окна завесить, что ли?
– Завесь, завесь, – согласился Изволин. – Придется при коптилке посидеть: в наш район света не дают.
Пелагея Стратоновна принесла коптилку, сделанную из консервной банки, и зажгла фитилек. Коптилка светила тускло, неприветливо: комната сразу потеряла свой уют.
Денис Макарович заговорил о своем соседе – Карпе Тряскине. Он рассказал, что коридор разделяет их дом на две одинаковые двухкомнатные квартиры. Тряскин занимает вторую половину. Он столяр-краснодеревец. До прихода немцев квартиру занимала жена райвоенкома из того же района, где до войны работал и жил Тряскин. Райвоенком ушел в партизаны, а жену с дочерью оставил здесь. Тряскин, появившись в городе, пронюхал об этом, донес, и в декабре сорок первого года мать и дочь арестовали. Управа передала квартиру Тряскину. У Тряскина есть жена и дочь – переводчица гестапо.