— Вы теперь знаменитость, так что они волей-неволей будут о вас говорить, — заметила Феррера. — И потом, они знают, что я была монахиней, так что о моей добродетельности они не очень пекутся.
— Вы были монахиней?
— Да, я же вам сказала, — ответила она. — Ну что, каково это?
— Каково что?
— Быть знаменитым.
— Не понимаю, — признался Фернандо. — То я рабочий на стройке, а то вдруг я голос народа, хотя я-то тут ни при чем, это все потому что Лурдес осталась жива. Это можно объяснить, как по-вашему?
— Вы стали центром того, что случилось, — сказала она, вынимая из микроволновки пиццу. — Люди не хотят слушать политиков, они хотят услышать человека, который страдал. Трагедия обеспечивает вам их доверие.
— Никакой логики, — произнес Фернандо. — Я говорю то же самое, что всегда говорил в баре, куда ходил утром выпить кофе, и тогда меня никто не слушал. А теперь вся Испания ловит каждое мое слово.
— Что ж, завтра это может перемениться, — проговорила Феррера.
— Что может перемениться?
— Извините. Ничего особенного. Я не имею права об этом говорить. Я не должна была об этом упоминать. Забудьте. Я слишком устала.
Фернандо прищурился, не донеся кусок пиццы до рта.
— Вы близко, — произнес он. — Вы так сказали. Получается, вы знаете, кто они? Или вы уже их поймали?
— Это просто значит, что мы близко, — сказала она, пожимая плечами. — Мне не надо было этого говорить. Это дело полиции. У меня вырвалось, потому что я устала. Я не подумала как следует.
— Просто назовите мне группу, — попросил Фернандо. — У них у всех дурацкие сокращенные названия вроде МИЕДО — Martires Islamicos Enfrentados a la Domination del Occidente. «Исламские мученики в борьбе против засилья Запада».
— Вы этого не слышали.
Он нахмурился и повторил их диалог.
— Вы хотите сказать, что это были не террористы?
— Это действительно были террористы, но не исламские.
Фернандо недоверчиво покачал головой.
— Не понимаю, как вы можете так говорить.
Феррера пожала плечами.
— Я читал все сообщения, — сказал Фернандо. — Вы нашли у них в фургоне взрывчатку, Коран, исламский пояс и черную маску. Они принесли взрывчатку в мечеть. Мечеть взорвалась и…
— Все это правда.
— Тогда не понимаю, о чем вы говорите.
— Вот почему вам надо об этом забыть, пока завтра об этом не скажут в новостях.
— Тогда почему вы не можете мне сейчас сказать? — спросил он. — Я никуда отсюда не ухожу.
— Потому что подозреваемых еще надо допросить.
— Каких подозреваемых?
— Людей, которых подозревают в том, что они планировали взорвать мечеть.
— Вы меня просто хотите запутать.
— Я скажу вам, если вы мне пообещаете, что больше не будете ничего спрашивать, — проговорила Феррера. — Я знаю, что для вас это важно, но речь идет о полицейском расследовании и строго конфиденциальной информации.
— Скажите.
— Сначала пообещайте.
— Обещаю, — пробормотал он, отмахнувшись.
— Похоже на обещание политика.
— С кем поведешься. Учишься слишком многому и слишком быстро, — произнес Фернандо. — Я вам обещаю, Кристина.
— В мечеть подложили другую бомбу, и, когда она взорвалась, сдетонировала вся та масса гексогена, которую там держали исламские террористы. Вот что разрушило ваш дом.
— И вы знаете, кто подложил эту бомбу?
— Вы мне обещали, что больше не будете ничего спрашивать.
— Я знаю, но мне же нужно… я должен знать.
— Сегодня ночью мы как раз это выясняем.
— Вы должны сказать мне, кто они.
— Не могу. И никаких споров. Это невозможно. Если об этом узнают, я потеряю работу.
— Они убили мою жену и моего сына.
— И если они виновны, они предстанут перед судом.
Фернандо распечатал пачку сигарет.
— Вам придется выйти на балкон, если хотите покурить.
— Посидите со мной?
— Больше не будет вопросов?
— Обещаю. Вы правы. Я не могу вас подвести.
Фалькон и Рамирес позвонили в дверь, как только такси с Зарриасом свернуло с улицы Кастелар. Эдуарде Риверо открыл дверь, думая, что это Анхел вернулся за своей записной книжкой. Он с удивлением увидел в дверном проеме двух полицейских с каменными лицами; они демонстрировали ему свои удостоверения. Его лицо мгновенно утратило всякое выражение, словно нервные волокна перестали управлять мышцами. Но их тут же вновь оживило гостеприимство.
— Чем могу служить, господа? — спросил он, и его седые усы вдвое увеличили широту и теплоту его улыбки.
— Мы хотели бы с вами поговорить, — сказал Фалькон.
— Уже очень поздно, — заметил Риверо, глядя на часы.
— Дело срочное, — пояснил Рамирес.
Риверо отвернулся от него с видом легкого отвращения.
— Мы где-то встречались? — спросил он у Фалькона. — Кажется, мне знакомо ваше лицо.
— Несколько лет назад я был здесь на одной вечеринке, — напомнил Фалькон. — Моя сестра — подруга Анхела Зарриаса.
— Ах, да-да-да-да-да… Хавьер Фалькон. Разумеется, — проговорил Риверо. — Могу я полюбопытствовать, о чем вы хотите со мной побеседовать в столь поздний час?
— Мы из отдела убийств, — объяснил Рамирес. — В такое время мы беседуем с людьми только об убийствах.
— А вы, собственно?.. — спросил Риверо, еще меньше маскируя свою неприязнь.
— Инспектор Рамирес, — представился тот. — Мы никогда раньше не встречались, сеньор Риверо. Иначе вы бы запомнили.
— Не понимаю, чем я могу быть вам полезен.
— Мы просто хотим задать вам несколько вопросов, — сказал Фалькон. — Это не займет много времени.
Это разрядило напряжение, возникшее в дверях. Риверо, видимо, уже представил себе, как не позже чем через час он уляжется в постель. Он позволил двери распахнуться, и двое полицейских вошли внутрь.
— Поднимемся ко мне в кабинет, — сказал Риверо, пытаясь направить Рамиреса в нужную сторону: тот прошел под аркой, сразу же двинулся во внутренний дворик и стал ерошить своими длинными испытующими пальцами грубую верхушку невысокой живой изгороди.
— Как это называется? — спросил он.
— Самшит, — ответил Риверо. — Из семейства Buxaceae.[86] В Англии из этого растения делают лабиринты. Пойдемте наверх?
— Похоже, ее недавно подстригли, — заметил Рамирес. — Когда это было?
— Вероятно, в выходные, инспектор Рамирес, — ответил Риверо, протягивая руку, чтобы направить его. — А теперь поднимемся наверх, вы не против?
Рамирес оторвал веточку и стал вертеть ее между большим и указательным пальцами. Они поднялись в кабинет Риверо, где он указал им на кресла, прежде чем утонуть в своем собственном, стоящем у дальнего края стола. Он с раздражением наблюдал, как Рамирес изучает фотографии на стене: снимки Риверо, занятого политической деятельностью и отдыхающего вместе с руководством Народной партии, разнообразными аристократами, хозяевами бычьих ферм и местными тореро.
— Вы что-нибудь ищете, инспектор? — поинтересовался Риверо.
— Вы были лидером партии «Фуэрса Андалусия» до самого последнего времени, — проговорил Рамирес. — Вы ведь ушли со своего поста в утро взрыва?
— Видите ли, это не было внезапным решением. Я уже давно об этом размышлял. Но когда происходит такое событие, оно буквально открывает новую главу в севильской политике, и я счел, что новая глава требует появления новой силы. Хесус Аларкон — человек, который сможет двинуть партию вперед. Мне представляется, что мое решение оказалось весьма удачным. По опросам наш рейтинг сейчас выше, чем когда-либо в истории нашей партии.
— Как я понимаю, вас очень привлекала позиция лидера, — проговорил Рамирес. — Раньше уже делались попытки убедить вас уступить власть, но вы всякий раз отказывались. Что случилось, почему вы передумали?
— Мне кажется, я только что это разъяснил.
— В начале этого года оставили свои посты два члена руководства вашей партии.
— У них были на это свои причины.
— Газеты писали, что это произошло из-за того, что они устали от вашего лидерства.
Молчание. Фалькона всегда поражало, какое огромное удовольствие испытывает Рамирес, изводя «важных людей».