— Не вижу, — сказал хриплым голосом, втайне радуясь крохотной отсрочке, — вообще ничего. А ты?
— Пусто. Он точно сказал, про озеро?
Женька кивнул. Конечно, Норис не сказал «Кой-Аш», но они с Женей успели побывать только тут.
— А ты сама, что, не в курсе, чего этот придурок задумал? Ну, в смысле… — Женька сделал рукой неловкий жест, — а, и еще — он как сумел забрать пса? Ты ж сказала, он… у него не вышло, героем.
— Я не могу залезть в голову к человеку, — быстро ответила Женя, продолжая осматривать соль и берега, — и знать, кто что сделает, и как сделает, тоже не могу. Тем более — человек. Я могу сказать, когда наступает время леди Маистры, наблюдая за тем, как совершается погода в определенном месте. Или примерно знаю, когда ждать осенних этезий, ведомых Ньердом. Потому что он ведет их осенью, сотни лет. Но даже это всегда неточно. Слишком много всего, понимаешь? Жарким ли было лето, достаточно ли тяжелы тучи, как часто случался туман, и даже, — она показала на кустик шиповника, — даже, много ли было листвы на деревьях и густы ли травы. А зелень опять же — разная, из-за разных условий.
— Я понял. То есть, я могу сказать, что Норис гнида и поступки у него будут гнидными. А какие именно — разве ж точно скажешь. И ваш Чинук. Ты знаешь, что может случиться, но в плане «может», а не так чтоб обязательно, да?
— Оно уже случается, Жень.
Женька вытер лоб, встряхнул руку, с которой полетели мелкие капли.
— Да. Ладно, еще вопрос. А Отан с Маистрой? Они не помогут? У них же сила!
— Помнишь ночь на берегу? Когда ты согласился на помощь леди Маистры? А мне пришлось звать Ньерда, чтоб все уравновесить?
— Ясно. Извини.
— Нормально. Я рада, что понимаешь.
Он и правда, вполне понимал, в их интересах не устраивать дикой войны, похожей на киношные страсти в фильмах-катастрофах. Это на экране ураганы, шторма и годзиллы крушат города и небоскребы на радость зрителям. А в жизни — в каждом доме живут люди. С детьми. По степным дорогам едут машины, в море болтаются корабли и рыбачьи лодки. Наверняка Отан и леди Маистра могут справиться с Норисом и забрать Чинука, но в этой схватке небо смешается с землей, море выйдет из берегов.
Он вспомнил еще — маленький пляж, усыпанный морскими стеклышками, толстый Костик — зовет маму, отбросив ненужный пластмассовый автомат. Да блин, даже не смерти, но можно ли хотеть, чтоб небольшой дом в бухте, где торчит корабельный маячок, развалился от случайного шквала! А мальчишка сломал руку… И все такое.
Да, понимал Женька, Отан и Маистра поступили правильно, приехав отдельно и уйдя в домик Моряны на обрыве. Отсюда был виден силуэт ветряка, самого дома и рядом сверкала крошечная алая искорка — стекла грузовичка поймали лучи закатного солнца.
Солнце…
— Он ждет темноты.
— Что?
— Норис. Я думаю, он ждет темноты. Чтоб пострашнее. Жень, я один должен, да?
Девочка обдумывала что-то, сведя выгоревшие брови. Повернула к нему встревоженное лицо.
— Тогда он сейчас за мысом. В заливе вулканов. Мы должны идти.
Спускаясь следом по твердым, как железо, травяным кочкам, Женька подумал, впадая в уныние, она не ответила, насчет «один или нет». Но все же, идут пока вместе, уже хорошо.
— Я буду с тобой, — решительно сказала Женя, оскальзываясь на рытвине и взмахивая руками, — хотя это неправильно. Но я буду. Только, Жень, я ничего там не смогу. Понимаешь? А вдруг я буду мешать?
— А я-то что смогу? — Женька догнал ее, поймал локоть, поддерживая.
Его рука скользнула ниже и ухватила ее пальцы. Дальше шли вместе, помогая друг другу перепрыгивать врытые в степную землю корявые камни.
— Летал, — напомнила Женя, — только что. Это же не сон и не бред.
Лучше бы сон и бред, сердясь, подумал Женька, чтоб и Норис с Чинуком тоже оказались сном и бредом.
Они спрыгнули с небольшого обрыва, вызвав шуршащую осыпь глиняной крошки. Похрустывая шагами по кубикам ржаво-красной щебенки, подошли к самому краю соли. Женя отпустила его руку и ступила на красные отблески. Топнула кроссовкой. Над гладью пронесся еле слышный звенящий звук.
— Высохло все. Думаю, даже в середине мы не провалимся. Идем?
Вместе они ступили на алую соль, и та засверкала в глаза, усиливая цвет тяжким не уходящим зноем. Соль ложилась под ноги, твердая, как бетон, похрустывала, сламываясь тонкими пластинами, и от них разбегались легкие еле заметные тени, удлинялись по мере того, как солнце медленно приближалось к пологой линии холмов.