– Эмма, не будь такой глупышкой! С этого я и начал! Но все хранители знают: этого плана не существует!
– Уже или никогда?
Я услышал тень сомнения в твоем голосе.
– Нет указаний на то, что он когда-либо существовал. Неизвестно, было ли у Ленотра общее представление о садах в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, когда Людовик поручил ему эту работу.
– А почему бы ему не быть?
– Эмма, в конце концов! Считаешь себя умнее историков? Самый старый из известных планов относится к тысяча шестьсот шестьдесят четвертому году. Его нашел молодой французский исследователь, Пьер Боннор, совсем недавно в Национальной библиотеке. План был атрибуирован некоему Франсуа де Лапуанту, хотя настоящий автор – Ленотр. Мне сделали и прислали отсканированную копию.
– И что на ней?
– «Что на ней!» Вполне себе «рисунок», то есть проект, который не был полностью реализован, и не просто «рисунок», то есть он показывает состояние садов на тот момент. Хотя да, это интересно. Но, к несчастью, план слишком общий: не указаны статуи, фигуры не подписаны в отличие от более поздних планов, не знаю, в духе Ленотра или Лебрюна, бассейн Лебедей уже стал бассейном Аполлона… Нет никаких указаний на то, что у великого садовника был план ансамбля в тысяча шестьсот шестьдесят втором году.
Из всей моей речи ты услышала только одно.
– Ну, вот видишь? Это же недавнее открытие! Всего несколько недель! Пока не нашли этот план, довольствовались позднейшими, так? Тогда почему ты считаешь, что не смогут найти еще один план, древнее?
Не такая уж абсурдная идея. Исследователь, нашедший план тысяча шестьсот шестьдесят четвертого года, до сих пор уверен, что существуют и другие подобные планы, хранящиеся в других местах. Рисунки, которые никто до сих пор не атрибуировал великому садовнику Людовика XIV. Но я так просто не сдаюсь, ты знаешь.
– Ленотр, разумеется, не «продумал» весь Версаль в тысяча шестьсот шестьдесят втором году, множество произведений он придумывал на ходу – в этом я уверен…
– А почему ты так уверен?
– Потому что работа продолжалась – для Ленотра – с тысяча шестьсот шестьдесят второго года по самую отставку почти тридцать лет спустя. Садовник, как и король, вырос в небольших, ограниченных садах и мечтал о больших пространствах, хотел расшевелить, изменить природу… Поэтому он постоянно переделывал боскеты, трансформировал аллеи, словно ничего не было определено даже в его голове.
– Но почему?
– Почему? Потому что он всегда хотел сделать еще лучше! И потому, что новые идеи зачастую возникали в беседах с королем…
– Все же почему?
– Потому что король, несомненно, хотел, чтобы сад развивался…
– А почему?
– Эмма, прекрати почемучкать! Мне откуда знать? Потому что он постоянно менял идею!
– Прости. Я хочу сказать, что, если действительно нашли план тысяча шестьсот шестьдесят четвертого или тысяча шестьсот шестьдесят пятого года, я не верю, что не существует плана тысяча шестьсот шестьдесят второго года, и однажды его найдут! Не хочу верить, что Ленотр не нарисовал никакого плана в самом начале, когда король только поручил ему эту работу: чтобы архитектор парка два или три года работал вслепую – быть такого не может!
Ты раздражала меня, но была права. Ленотр был вынужден иметь в период с 1662 по 1664 год какой-то чертеж, общий план. Скорее всего, он придумал его в тот же момент, когда Людовик поручил ему это. Направляющая схема. Он же не флюгер. Он командовал целыми армиями садовников, каменщиков. И лично отчитывался «королю-солнце». Перед таким воплощением власти не импровизируют. Ведь не случайно в дальнейшем – почти сорок лет! – он оставался единственным приближенным к королю человеком, который никогда не попадал в немилость. Однажды, уже после того как он удалился на покой – в возрасте более восьмидесяти лет и по собственному желанию, – король даже заставил его сидеть в своем присутствии, когда пригласил его на прогулку. Ты была права. Такую благосклонность можно объяснить только тем, что двое мужчин вместе создали огромное произведение и что их связывает особая нить, с самого начала, со времен больших чертежей. Тайная и капитальная склейка.
И все же ты меня ошеломила. Казалось, я узнал свой метод: задавать новый вопрос на каждую реплику соперника, вставлять новое «почему». Если потребуется, то шесть-семь раз подряд, чтобы припереть кого-то к стенке и опровергнуть его выводы.
– Дэн, скольких инженеров ты уволил из «Контролвэр» за то, что они пренебрегали проверкой своих гипотез?
В конце концов ты заставила меня самого засомневаться. Изначальный план Ленотра найти невозможно? В этом нужно быть уверенным больше, чем в чем-либо другом. Ты нанесла еще один удар:
– Дэн, на всем белом свете есть только один человек, способный перерыть планету в поисках плана или того, что от него осталось, и это ты! Ты же у нас «хозяин мира».
«Хозяин мира». Обычно на пьедестале способности объяснять – Амелия называет это склонностью к навязчивым идеям – я не нахожу равного себе человека. Но здесь… Ты выступила лучше, чем Паттмэн на последнем семинаре «Контролвэр». Без пиджака, потеющий, ходящий по залу, как леопард в клетке: You are the best, the best developers, the best, the best. Сто раз. Как в шлягере Тины Тернер. В конце концов или ты уходишь в отставку, или ты в это веришь.
Ты пришла к тому же результату, но аккуратно… Почти нежно.
И ты заполучила свои Маркизские острова. Первый класс «Эр Франс». «Дом Периньон» на взлете. До сих пор помню нежность в твоих глазах. Тонкие руки на пледе, когда ты спала, свернувшись клубочком.
Но я сбился… Едва ты высказала мне свою идею, как я позвонил Катрин Страндберг. В Стокгольме температура снова опустилась ниже нуля, и хранительница была дома. Она ужинала перед камином, в пижаме, на белом мохеровом ковре. Во всяком случае, так она мне сказала. Веб-камера, увы, была отключена.
Катрин тоже закончила анализ заметок и планов, которые мы сфотографировали у Костелло. Она была уверена, что бумаги, относящиеся к божественной теореме, где-то спрятаны…
– Вдова нас опередила! Он же считал, что открытие может разбудить нечто вроде проклятия, верно?
Голос молодой женщины казался таким близким, словно она сидела в соседней комнате. Слушая этот голос, я представлял ее лицо. Кожа, свежая, словно вода озера по утрам. Губы, рисовавшиеся мне в непрерывном движении, – мельчайшие волны, разбуженные ветерком…
Шучу, шучу. Ты же знаешь, когда я работаю, даже Норма Джин Бейкер не удостоится и взгляда.
Когда я рассказал ей свою мысль, Катрин начала протестовать.
– Найти первоначальные планы! Дэн, ну что такое? Разумеется, это будет идеально, но, если бы они существовали, я бы обязательно слышала что-нибудь про них!
Я должен был ей довериться. Весь мой план зависел от нее.
Я начал говорить, подражая тебе:
– Почему вы обязательно должны что-нибудь слышать? Последним открытиям всего несколько недель! Может быть, у кого-то есть части плана, отрывок маленького парка, например, о важности которого человек не подозревает или ему не приходит в голову попытаться связать эту бумажку и Ленотра! Далее, если кто-то нашел планы, скорее всего, рассказал о них специалистам по Версалю, а они вполне могли задавить эту идею. Вообразите, что если документы ставят под сомнение их теории! Они вполне могут сделать вид, что речь идет о подделках…
Я рассказал ей о своем плане действий. В рамках подготовки четырехсотлетнего юбилея Ленотра музей Стокгольма может распространить призыв по всему миру, снабженный внушительным вознаграждением, чтобы выявить всю существующую информацию о первоначальных планах версальских садов.