Фонарик высветил лицо Ребекки, – опухшее и покрасневшее от слез.
– Мама! Это ты? Пожалуйста, скорее помогите!
Полицейский спустился вниз, чтобы развязать пленников. Потом помог Ребекке подняться наверх. Девушка бросилась к матери, все еще дрожа от страха. Эмма нежно гладила ее по голове, пытаясь хоть немного успокоить.
Затем поднялся Терри, не очень твердо стоявший на ногах, а за ним – Пьер.
Он сделал несколько неуверенных шагов к Эмме и сел на землю.
– Как ты, нормально? – спросила у него Эмма, держа за руку Ребекку.
– Да, нормально. Ты как? Где Баретт?
– С ним полиция.
– Ты не ранена?
– Нет. Баретт на вилле.
– А это что за адский шум? – спросил Пьер.
Сигнализация по-прежнему нестерпимо завывала.
– Сейчас пойду выключу! – сказал Терри, спросив разрешения у полицейского, который тем временем тоже поднялся наверх.
Когда Терри уходил, пошатываясь, полицейский, наклонившись над лазом, помог Гранье выбраться на свет божий.
Писатель вышел, опираясь на полицейского. Его глаза ничего не выражали. Рана на бедре уже не кровоточила.
– Жан-Филипп! Все нормально? – Ребекка подошла к нему, но Гранье отступил от нее, сделав шаг назад.
– Что вы от меня хотите?
– Мама, он не узнает нас. Он потерял память!
Ребекка расплакалась.
Эмма в ужасе подошла к Гранье. У него был остекленевший взгляд, он что-то бессвязно бормотал. Два часа, только два часа назад Баретт ранил его токсичной пулей, но яд уже атаковал память. Он должен был «вернуться на несколько недель назад», – сказал Дэн. Но Гранье не узнавал Ребекку, с которой познакомился полгода назад! Облегченная версия «лекарства» Баретта была столь же сильной, как и предыдущая. Может быть, Гранье не умрет, как первые жертвы отравленного мелатонина, но он постепенно будет терять память, забудет знакомые имена, лица членов семьи.
Эмма в ужасе посмотрела на Пьера.
Оружие, из которого она только что стреляла в Баретта, было тем же, которым он ранил Гранье.
Сирена внезапно смолкла, наступила оглушительная тишина.
– Следуйте за мной, – сказал полицейский.
Он взял Гранье под руку и сделал всем знак идти к вилле.
Когда шли по алее, у дома послышался шум и хлопанье дверей.
Дойдя до старых конюшен, Ребекка, державшаяся за руку матери, оперлась на дверь и остановилась. Она совершенно выбилась из сил.
Эмма увидела полицейские машины, около которых суетились с десяток полицейских, к которым присоединился офицер, сопровождавший Гранье. Он сделал знак мужчине в белой рубашке заняться Ребеккой и ее матерью.
– Помогите ей, она беременна, – попросила Эмма, когда к ней подошел врач.
– А вы, мадам, в порядке?
– Почти.
Врач повел Ребекку к машине «скорой помощи», стоявшей около домика Терри. Эмма смотрела, как они уходят. Пьер стоял рядом с ней, он поднял очки и тер глаза.
Эмма повернулась к Пьеру и обняла его.
Она хотела говорить с ним, хотя нет – она не знала, что сказать, горло перехватило от нахлынувших чувств. Она молча уткнулась головой в его плечо.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу. Затем Эмма подняла голову, они встретились глазами и поняли друг друга без слов.
Сейчас Пьер вернется в гостиную, позвонит Кларе, успокоит, скажет, что любит ее. А Эмма позвонит Брэду.
Брэд вылетит первым же самолетом, будет в Руасси завтра или послезавтра, отвезет ее в Сан-Франциско. Даже американцы говорят по-французски: се ля ви.
– Я, кажется, забыла поблагодарить тебя, – сказала она, чтобы прервать затянувшееся молчание. – Это ты предупредил полицию? Как тебе удалось?
Пьер улыбнулся:
– А ты не догадалась?
– Нет.
– Ты как Баретт: гениальна, но небезупречна… А когда большие гении делают маленькие ошибки, им это дорого обходится. Помнишь, вы с Бареттом ушли за Терри. Вы же вышли на несколько минут из гостиной.
– Да, и что?
– Ну догадайся…
– Ты же не мог ничего сделать, ты был связан!
– Эмма! Ты забыла: в этой хибаре все работает от голосовой команды! Не только телевизор и холодильник, телефон тоже.
Эмма восторженно посмотрела на Пьера. Ему удалось перехитрить самого Дэна Баретта! Но к ее восхищению примешивалось чувство горечи от предстоящей разлуки.
– Я не успел назвать адрес, поэтому они искали нас два часа. Я уже перестал надеяться, – продолжал Пьер.
Его прервал крик Баретта, который стоял на террасе и орал:
– По какому праву вы здесь, в моем доме? Я Дэн Баретт, слышите? Дэн Баретт!
Он без конца повторял свое имя. Руки за спиной были в наручниках, полицейский с трудом его сдерживал. На помощь коллеге бросились два полицейских. Орущий во все горло, красный от гнева, Баретт вывернулся и сделал несколько нетвердых шагов к аллее. Затем остановился и снова замер.
– Я Дэн Баретт… Это я придумал Shadows…
Вдруг он заметил Эмму.
– Эмма! Помоги мне! Скажи им, что я самый могущественный человек в мире!
Крупные капли пота катились по его лбу.
Баретт бессмысленно метался по аллее, потом опустился на землю, замолчал, склонив голову и начал медленно покачиваться.
Полицейские подошли к Баретту, санитар побежал к машине «скорой помощи», открыл дверь и вытащил из сумки кислородную маску.
Эмма и Пьер переглянулись: санитар не знал, что у него не было причин торопиться. Дэн Баретт не умирал, он просто терял память и сам понимал это. Его мозг будет разрушаться постепенно, связи между нейронами будут слабеть, а затем рушиться необратимо.
Эмма отвела взгляд, не в силах выносить ужасную картину. Баретт сидел на земле с кислородной маской и смотрел на светлевшее небо. Пробились меж облаков первые лучи рассвета. Солнце собиралось описать в дворцовом парке бессмертную кривую, поднявшись за замком, поприветствовав прекрасную Латону, обласкав Большой канал, а вечером бросить свой прощальный свет на колесницу Аполлона.
Через несколько дней, а может быть, и часов Баретт, сидевший сейчас у виллы «Трианон» – могущественный когда-то человек, мужчина-бог, владевший изначальной памятью человечества, – сотрет сам себя из собственной памяти.
Эпилог
– Думаешь, вы выиграете?
– Наверняка.
– Откуда такая уверенность?
– Потому что остальные проекты не столь хороши, вот и все! Я покажу тебе наш план. Вот увидишь, это потрясающе.
Эмма и Пьер шли бок о бок по пляжу Омаха. На море был отлив. Утром шел дождь, но ветер Нормандии поработал на славу, отогнав тучи к Парижу, позволил первому весеннему солнцу прогреть лучами влажный песок.
На Эмме было длинное платье из голубого льна на бретельках. Пьер надел вязаный джемпер на молнии – его любимую одежду для отдыха.
Был уик-энд. Его первый ежегодный уик-энд с Эммой.
Она незаметно рассматривала Пьера, который шел, засунув руки в карманы спортивных брюк цвета хаки. Он очень изменился. С тех пор как Пьер переехал в Бостон, приняв должность, которую ему предложил Берни Паттмэн, он стал более уверенным в себе. У Эммы же, напротив, за последние месяцы уверенности поубавилось.
– А как ты? – спросил Пьер. – Как съездила в Руанду? Ты не рассказала…
– Знаешь, сейчас у фонда Баретта там нет отделения. Надо все начинать с нуля.
Они увидели бетонный блок высотой с человеческий рост – часть искусственного порта, который союзники устроили здесь 6 июня 1944 года. На Омаха Бич – объединяющем пляжи Вьервилля, Сен-Лорена и Колльвилля, – больше всего погибло солдат союзных войск. Перед «днем Д» подготовительная бомбардировка не поразила цель, и, когда прибыли американские корабли, немецкая оборона была нетронутой. Смертельный огонь буквально косил солдат союзников, когда они пытались подняться на холм, усыпанный сегодня белыми крестами. Пьер и Эмма поднялись туда в середине дня под дождем, чтобы покрыть золотым песком имена их «крестников».
Полгода назад Эмма с Пьером уехали отсюда в Версаль. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
Эмма продала свою долю в «Беркинс и Шеннон» и занялась фондом Баретта, став его управляющей. Фонд Баретта сменил направления своей деятельности: Калькутта, Дакка, Каракас, Котону. Бедные кварталы, диспансеры, палатки, превращенные в родильные дома. С ней часто ездила Амелия Баретт. Два дня назад они открыли еще одну больницу в Лагосе, в Нигерии, и уволили врача, который не справлялся со своими обязанностями. По выходным она ездила к Брэду в Сан-Франциско или к Ребекке в Париж. Ребекка должна была родить через несколько недель.