— Мадмуазель скучает? Может быть, мадмуазель хочет покататься? — спросил он и оседлал своего металлического жеребца.
— Нет, — покачала Марго.
Первая после перерыва в несколько дней затяжка. Спазм сосудов. Головокружение. И все опять — фильм. Есть в этом прелесть. Во всем. И прежде всего в неизвестности. Неизвестность всегда чревата. Но неизвестно, каков будет плод этого чрева — добрым ли, дурным ли?
— Может быть, мадмуазель хочет поехать в клуб потанцевать? — с надеждой посмотрел на нее парень.
— Нет! — Спасибо! — Марго опять улыбнулась и опять покачала головой.
В этом и фишка. Улыбаться и качать головой.
Марго пошла прочь от мотоциклиста, и вскоре услышала, как взревел мотор. Взревел и скоро затих в ячейках города.
Кто же этот тип, что был с Андрэ? Дружбан? Коллега? Врач. Так разговаривают только с врачом, который лечит от чего-то страшного.
Курить. Вдыхать в себя медленный яд.
А вот и кладбище.
Надо же, как кстати! Войти. Неспеша брести по дорожкам. Холодные голубые паутинки над могилами. А возле каштана все равно — золотистый тоннель света. Куда этот тоннель. Марго встала под золотистый дождь, стараясь ощутить те перемены, которые он вызывал в ее теле. Она закрыла глаза, и явственно почувствовала, как под кожей заструились волны мятного прохладного огня. И опять ей показалось, что она стоит на шоссе, а навстречу ей мчится машина, сияющая белым огнем фар. И впереди этого света катилась волна электричества, или не электричества. Кто его знает, чего это была волна, но в этой волне была сила сравнимая с силой атомного взрыва, потому что она опрокинула Марго и заставила содрогнуться несколько раз в судорогах, похожих на эпилепсию. И мгновенное видение встревожило ее ум — ей показалось, что где-то здесь, в Париже бредет по улицам Чижик. Ей даже привиделось, что он стоит перед какой-то стеной и что-то читает. Он читает что-то, что написано на стене! Но где это?
Придя в себя, Марго подняла голову, а потом, опершись руками, села на земле. Открыв рюкзачок, Марго вытащила иголку с ниткой, спустила штаны до колен и принялась зашивать дыру, бормоча считалочку, сочиненную в детстве специально для шитья:
Мантра для зашивания дыр делала удивительную вешь — она превращала шитье в развлечение. Вот и все. Откусить нитку, сунуть иголку в катушку.
Налетел ветер. Взъерошил волосы и позвал куда-то. Куда? Куда он зовет, этот ветер? Куда он все время зовет?
— Хочешь услышать, нужно молчать, — сказал за спиной чужой голос.
Марго медленно оглянулась и наткнулась на сияющие голубоватым светом глаза старухи. Автоматически одевая штаны, Марго соображала что лучше сделать — подойти ближе к этому духу или убежать? Говорят, духи опасны и им не место среди людей.
Теперь-то уже окончательно стало очевидно, что старуха — не человек.
Холодный огонь ночи свивался вокруг женщины в клубок, а сама она казалась огромной, точно кипарис. И хотя она ростом была с Кошу, взгляд ее сияющих глаз достигал Коши откуда-то с высоты небес. Оттуда, откуда она сама недавно смотрела на постового миллиционера, на крыши, освещенные луной и фонарями, и улетала в черное, пронизанное невидимым светом небо. Это было ее, Кошино, безумие, достигшее непоправимых размеров. Или не безумие это было, а наоборот — озарение?
И Марго побежла.
Потому что поняла мгновенно — не словами, а позвоночником, каким-то неизвестным органом поняла — это безумие или озарение несовместимо с людской суетой и человеческой тщетой. И что ее, Кошино, зыбкое перемирие с миром людей нарушится окончательно, если она еще минуту посмотрит в эти сияющие глаза.
Она забыла о видении Чижика, потому что выскочив за калитку, увидела знакомый БМВ — он пронесся мимо, в сторону дома Андрэ — и припустила за ним, обрадовавшись, что Андрэ вернулся.
— Андрэ! — кричала она. — Андрэ!
Кричала и бежала следом. Теперь она была уверенна. Ни кто иной, как робот Андрэ может примирить ее с миром людей. Кто, как не роботы, лучше всего должны знать человеческие законы? Кто, как не роботы должны выглядеть человечнее самих людей?
На углу двора Марго остановилась. Она подумала, что будет выглядеть глупо, если запыхается. Но первое правило робота — Марго уже успела заметить — не выглядеть гупо!
Она остановилась, прислонилась к стене и смотрела, как Андрэ Бретон вышел из машина. Как он обошел машину и, открыв вторую дверь, подал руку какой-то женщине. Как эта женщина грациозно, воспитанно, умно и привычно воспользовалась этой рукой и вышла из машины.
Возможно, эта женщина только и умела, что стряхивать пепел с сигареты красивым киношным жестом, умела вот так красиво выходить из машины, стоять на фуршете в вечернем платье с рюмкой шампанского, умела есть устриц, омаров и лягушек, вряд ли она могла бы написать статью или нарисовать обложку для диска или картину для галереи, вряд ли она сумела бы сварить борщ или курицу, вряд ли она смогла бы отличить лорингит от фарингита, но зато как она умела ходить на шпильках, как она умела позволять хлопотать вокруг нее!
Жаль, что в темноте не было видно лица этой штучки… жаль.
Никакой Андрэ не робот. У него просто есть женщина. Высокая. Наверное, дорогая. Зачем ему русская нищенка?
Марго брела по улице, и ей все равно не хотелось к Аурелии. Ей никак не хотелось придти домой раньше, чем супруги Пулетт лягут спать.
И она брела и брела. Она миновала квартал, где был розовый дом на холме и даже убедилась в том, что домой еще рано — окна тускло горели. Почему-то около калитки стояла машина Поля. Наверное, Аурелия позвонила ему, чтобы тот приехал послушать ее жалобы. Только Поля сегодня не хватало!
Марго невольно брела куда-то в сторону ювелирного салона.
И через час, когда ночь уже окончательно захватила все пределы видимого мира, Марго с удивлением нашла на улице Кримэ вывеску ювелирного салона. Но жалюзи были опущены, и не было даже намека на чье-либо присутствие.
Решив вернуться сюда днем, Марго заметила на память, что рядом должен быть дом с башенкой во дворе.
На обратном пути, полицейские на пустили ее на тот мост, по которому она перешла бассейн, и Марго пришлось воспользоваться другим мостом. И соответственно оказаться на совсем других улицах. Прикинув направление, она старалась идти в сторону дома, но все равно оказалась в незнакомом районе.
Высокие серые дома неприветливо темнели пустыми окнами. Грохотали какие-то механизмы или недалеко располагался вокзал. Фонари с трудом вырывали у ночи тусклые куски света. И пространство тут было глухонемым, похожим на Кожевенную линию в Питере.
Марго остановилась около столба напротив стены, разрисованной графити.
Графити вырастают на пустых стенах, как цветы на обочинах дорог. Несколько художников годами уничтожали тупость этой глухой стены. Кто-то нарисовал огромную улитку, кто-то слоями писал названия групп, которые появлялись и исчезали так же быстро, как проходит весна, кто-то идеально выдух красивую девушку, портрет Джексона, кадр из модного клипа, пейзаж с Эйфелевой башней, носорога почти в натуральную величину. Кто-то написал «Блисс», обдув слово розовым сиянием. Далее следовала механистическая конструкция и арабская вязь, на оранжевом прямоугольнике высилась темная фигура без лица и на груди его красным окровавленным квадратом зияла надпись «аненэрбе». Над головой человека было написано «Les robots!».
Марго усмехнулась — не одна она сошла с ума!
Потом следовали пестрые остатки прежних наслоений, и на них ярко-желтая полосатая кошка с голубыми глазами. Какая-то совсем детская примитивная кошка.
Марго смотрела на эти надписи и думала, что ей понравилось бы нарисовать графити.