Ей понравилось бы нарисовать холст без имени, чтобы его не подписывали никакие Николы Гороффы, чтобы его не продавали никакие Жаки, чтобы его мог закрасить каждый, кому придет в голову.
Так и узнать, сколько она, Елизавета Кошкина, ныне Марго Танк, стоит на самом деле. Если сразу закрасят — ничего, если не сразу, то сколько-то стоит. Нет не сколько-то! Чего-то.
Примитивистская кошка стояла на задних лапах и, оскалив милые клыки и выпростав милые когти, угрожала черному человеку. Получилось это случайно — авторы рисунков не сговаривались и вряд ли обратили внимание на творчество друг друга. Просто кому-то захотелось нарисовать черного дядьку а кому-то желтую кошку. Под кошкой аккуратненько стояли две банки — из-под желтой краски и голубой. И надо же такому случиться — в них еще оставалась краска. И даже распылители были целы. Кошка была совсем свежей.
Марго немного подумала и решила превратить черного человека в фон. Просто всего остального было жаль. А больше стены не было!
Она надавила на пенек распылителя, и вскоре на стене появился синий треугольник, обращенный конусом вниз — небо над шоссе в Нарве. Две извилистых линии, расходящихся вниз — шоссе. Синяя краска на этом закончилась. Зато желтой было вдоволь.
И вдруг Марго осенило!
Она вспомнила видение, вспыхнувшее на кладбище и решила, раз она не знает, где стоял Чижик и читал стихи, написанные на стене, то она напишет их сама! Она сейчас их напишет!
Встряхнув баллон, Марго взялась за дело.
На этом краска иссякла. «Прошлого» уже разбиралось с трудом. Марго отбросила баллон, он покатился с жестяным грохотом.
И с этим грохотом воодушевление покинуло Марго. Она глянула на часы — полтретьего. Пора бы и поспать. За углом она услышала музыку. Парни в широких шьтанах реповали вокруг магнитофона.
Марго усмехнулась: ну вот! Уже рэперы на улицах танцуют про песни про роботов-пришельцев, которые управляют статистикой! Прав Андрэ Бретон — лучшая секретность это отсутствие сексетности! Эти роботы, или кто они там, и правда, мастера своего дела — все про них знают, но никто не верит. Супер!
А на самом деле (что вероятнее всего!) идея о роботах такой же бред — общечеловеческая паранойя, как заговор сионистов, например. Или масонов. Из века в век людей одолевают бредовые построения только из одного желания — получить логичную картину мира. Если тебе не повезло, хочется узнать кто виноват. Вот и начинаеются поиски тех деревьев, которые подняли ветер. А ветер поднимает Солнце! Куда мы все против Солнца?
А люди разные бывают. Кто-то из них — робот, а кто-то маленькая обезьянка, кто-то овца, а кто-то пронырливая обезьяна, есть даже волки и змеи… Зря что ли придумали Зодиак? Но дело-то в чем? Дело в том, что на самом деле люди в своей сумме никакие: ни хорошие, ни плохие. А поступки каждого проистекают из совокупности внешних и внутренних обстоятельств. Если эти две силы совпадают по направлению, то человек взлетает вверх по человеческой пирамиде с непомерной скоростью. Если нет, то он может погибнуть раздавленный двумя мощными энергиями — внутренней и внешней. Вот и все. И нет ничего другого.
Трудно поверить, что внутри кого-то есть сила способная иметь вектор противоположный внешнему безнаказанно. Трудно в это поверить.
А ей, Марго, надо просто выбрать то или это. То или это.
Ночь прошла, и солнце требовательно коснулось век Марго. Она поморщилась. Часы пробили двеннадцатый раз, и заиграла жестянная музыка. Где-то в гостиной игрушечный король со свитой заспешил к принцессе. Мар открыла глаза. Она долго лежала с открытыми глазами, чувствуя себя больной и незаслуженно гадкой.
Часы затихли.
Безосновательное чувство вины. Не сделав ничего плохого, чувствуешь себя в дерьме. Быть виноватым реально — лучше. По крайней мере есть за что. Что хотел, то и получил. Совершил преступление, поди получи наказание. А тут — преступления никакого. Наоборот, ты — жертва! Ты — жертва! А чувствуешь, что ты — полное дерьмо!
Не это ли состояние греха? Быть жертвой — вот грех!
Стыд — это внутренный позор слабака.
Марго тряхнула головой и поднялась. На полу она нашла вчерашнюю записку оставленную, видимо, успокоившейся Аурелией.
«Возьми в холодильнике сыр и вино.
Хлеб разогрей в духовке. Звонил Жак.
Он приедет завтра в полдень. Соберись.
Я тебя простила.
Жак позвонил по домофону, когда она умывалась. Прямо со щеткой в руке побежала открывать. Повернув ключ, Марго поспешила в комнату. Щетку в рюкзак. Холсты — к выходу.
— Привет! — Жак вошел в квартиру. — Неси картины.
— Ага! А когда приедет Валерий? Он звонил? — крикнула Мар, вытаскивая тяжелую связку.
— Да. Звонил, — кивнул Жак. — Будет на открытии. Реклама уже вышла. Завтра оденься посмешнее и приходи часов в пять. Хорошо будет, если ты придумаешь какой-нибудь спич. Недолгий, но сумасшедший. Что-нибудь мистическое. Только не умничай. Впрочем, можно что-то угожающее. Это сейчас тоже модно. Сейчас в моде лесбиянки. Тогда одень что-то мужское. И сбрей волосы. Попроси у Лео пиджак…
— Хорошо, — согласилась она. — Я подумаю.
Марго вынесла оставшиеся работы и, закрыв дверь перед мордой Бонни, поплелась за Жаком. Чтобы не колотить подрамниками по ступенькам, она помогала себе носком «бульдога».
— Да, — продолжал Жак. — Накрась губы черным, и злобно зыркай из-под бровей. Меня не волнует твоя ориентация, главное, чтобы это продавалось. Продаются наркотики или половые извращения. Любая продажа — либо удовольствие, либо идеодлогия. Удовольствие должно быть приятным. Идеология острой. Другого нет. Только никакой пользы! Это ведь не пища! Люди обожают порок и терпеть не могут пользу. Я это по себе знаю! За хорошую коксу я заплачу и не пожалею, а вот за воскресную мессу — увольте. Соглашусь послушать, но лучше, если мне за это приплатят!
— Жак… — обратилась Марго к работодателю, пропустив этот важный содержательный спич мимо ушей.
— Весь внимание, — спросил Жак, забрасывая в багажник связку картин.
— Мне, конечно, неловко, но ты мог бы дать мне в долг немного денег?
— Нет! — Улыбка Жака мгновенно стала отчужденной и холодной. — Я не могу дать тебе денег — это не в моих принципах. Есть контракт, я его выполню. И все! Извини! Приедет Валерий, поговори с ним.