А сейчас начинается самая настоящая чехарда и чертовщина. Сдвиг во времени также не исключается. У Николая Федоровича зазвонили телефон. Он у него в кармане лежал. Да! — сказал Николай Федорович, — я слушаю…
Наивный. Как и многие сотни, если не тысячи наивных людей! Чего вы желаете, положив в карман куртки телефон? Или в сумочку, или где вы его держите? Что вы ждете от этого сатанинского изобретения? Каких чудес? Да, — сказал Николай Федорович и через секунду понял, что день сегодня не заладился. И завтра день не заладится, а через два дня они будут хоронить Петра Степановича. Умер научный руководитель. Хватит. Пожил. Уступи место товарищу. А деньги? — произнес Николай Федорович, — тридцать тысяч рублей! Как быть с деньгами? Если Петр Степанович умер, значит, деньги ему теперь не нужны?
Наивный! Еще как нужны! Когда это было, чтобы деньги не были нужны? Тю-тю ваши денежки, Николай Федорович. Расписку не брали? Напрасно, совершенно напрасно! Вот ваша порядочность вас и подвела! Три закорючки поставил бы и никаких проблем. Ни научного руководителя, ни диссертации, и собачка вроде как умерла?
Характер у мамаши был еще тот. Ужасно скверный характер. Однако и винить бедную женщину также не справедливо. Винить полагается окружающую среду. Конечно, винить в том, что характер у Ангелины Спиридоновны оказался скверным по причине отсутствия бытовых условий на первый взгляд глупо. А вот на второй или третий взгляд получается совершенно иная картина. К примеру, сортир у них был на улице. Поэтому чтобы справить естественные надобности, полагалось не только держать газету в руке, но и расчет в голове. Сколько времени займет в сортир маршрут, и будет ли он свободным? Как сбежать по обледеневшей лестнице зимой и не упасть? В каком направлении дует ветер? Одни проблемы только справить нужду! В целом, жизнь у бедной женщины представлялась борьбой за существование, где каждый день приходилось давать отпор всем и каждому. Еще вопросы? Нет вопросов. Когда в свое время Ангелина умерла, многие вздохнули с облегчением. Во-первых, освободилась кровать, во-вторых, не нужно было покупать новую мануфактуру. Так прежде называли ткань. Старая, что хранилась у бабки в сундуке, отлично сохранилась. Можно было пошить как из новой, что и сделали.
Когда демон вернулся в образе мамаши, старик закрыл и второй глаз, что означало — прием на сегодня закончен. Один глаз открытым старик держал на всякий случай. Иначе — обманут. А во сне обмануть нет ничего проще. Любой дурак обманет. Вот старик один глаз открытым и держал. Глянет добрый человек, а глаз-то открытый! И пойдет по своим добрым делам, и обманывать не будет. А тут старик задумался — чего его обманывать? В его-то годы? Кому он нужен? Знания тайные нужны — тут сомнений никаких. Но кому он сам нужен? Забавно получается. Вроде не нужен ты миру, а вроде, как и нужен. Крутятся вокруг подозрительные личности. Вот и Федор Николаевич пристал в подъезде — расскажи, да расскажи. А что расскажешь психиатру? Он же в поликлинике в белом халате сидит. И печать у него со штампом. Чего ему расскажешь? Какие еще родственники? Слава богу, все померли. Последний десять лет тому назад телеграмму прислали, мол, приезжай — похороним родственника и заодно водки выпьем. Он к тому времени водки уже не пил. Язва, зараза, образовалась. Раньше нужно было помирать! На один билет железнодорожный вся пенсия ушла бы. А этот тогда кто? Ну, который в окне стоял, когда Николай Федорович с собачкой гулял.
Странный какой-то стал Николай Федорович. Прежде и не здоровался вовсе. Идет по лестнице словно чужой, словно он из другого подъезда будет. Где — подъезда, словно он из другой страны прибыл и русского языка не понимает, здесь оказался случайно в силу непредвиденных обстоятельств. И вдруг интерес в глазах — с кем это он беседовал на кухне?
Демон смеется. Уважает, видать, юмор, хоть и не является материальным по своей природе существом. Что за тайна? Чего от Николая Федоровича скрываешь? Может, мы еще с ним подружимся? У него собачка сдохла? С кем теперь дружить? Старик глаз не открывает — дожидается, когда демон уйдет. Но и тому спешить некуда. Ходит вокруг старика, юбками шуршит. То подушку поправит, то чая с валерьяной предложит. А чего, — говорит, — картошку на плиту поставил, а газ не включил? Боишься, что заснешь? Не бойся, пригляжу. Да если и бабахнет, ничего страшного. Газ уже не тот, что прежде. Помнишь, газ по весне в хрущевке взорвался? Вот это был взрыв! Младенец в люльке вылетел — едва поймали!