Вот это да! Вот он и проговорился!
— Чего, чего? — возбудился Груздь, — какая еще космонавтика! А ну-ка выкладывай!
И Николай Федорович выложил все как на духу. Какую диссертацию в свое время писал, что исследовал — тема секретная. Оппоненты — коллеги Груздя, хотя в галифе ходили, однако интересовались наукой. Странно, однако. И этот тип имеет отношение к событиям, что уже произошли и которые определенно должны произойти. Груздь лишь внимательно слушал, о чем говорил Николай Федорович.
Никто не знал, что за пациента доставили в клинику. Молодой мужчина, крепкий физически, лишь взгляд мог натолкнуть на мысль, он что-то пережил. Приставили к нему и наряд — в коридоре вечно сидел военный. И персонал должным образом обучили — бумагу приказали подписать, чтобы лишнего не болтать, а докладывать всякий раз, если чего случится. Однако не случилось — пациент молчал как партизан, а спрашивать — велено не было. От чего лечили — непонятно. Отчетность — великая сила. Книга пациента увеличивалась с каждым днем. Вскоре завели еще один том, затем третий, четвертый. Охрана скучала и ее сняли. Пациент тоже скучал — сидел и днями что-то рисовал. Говорят, время лучший лекарь. Сколько прошло времени — трудно сказать. Пациента выписали. Пришел мужчина с большими усами, собрал немногочисленные вещи пациента и куда-то его увел.
— И что? — спросил немного растерянный Груздь, — к чему вы мне это рассказали?
— Как к чему? — воскликнул Николай Федорович. — Это же был Харламов! Первый в истории человечества космонавт!
— Харламов!?
— Только об этом никто не знал, — объяснил Тюленин, — сомнения были и предположения, но уверенности не было. Клиника, в которой держали Харламова, — секретная, для душевнобольных ответственных товарищей. Харламов пришел к ним из Узбекистана. А туда добрался из Индии.
— Что? — спросил Груздь.
— На сухогрузе переплыл океан. Нанялся в команду матросом и переплыл. Чей был сухогруз — неизвестно. Команда со всего мира, кого только в ней не было. Говорили, русских не было. Этот был первым славянином.
— Через океан? — переспросил Груздь.
— Нашелся он в Перу.
— Как это — нашелся?
— Упал с неба, — шепотом произнес Николай Федорович, — только я вам ничего не говорил! Я подписку давал!
— Перу?
— Он потом работал в цирке. Гири поднимал или акробатом был. Родина помнит, Родина знает…
— Чего? — не понял Груздь.
— Говорю, Родина помнит, Родина знает, как ее сын высоко пролетает. Тема у меня по диссертации — сам придумал. Только мне запретили. Ты что, говорят, Коля, рехнулся со своей работой? Где это видано, чтобы первый космонавт в истории человечества в клинике для душевнобольных находился? И гриф «Секретно» — бац! А время уже подходит! Нет времени! У меня руководитель старый и больной. Если не защищусь, он же, сволочь, умрет! И денег уже нет. Вчера еще были, а сегодня уже нет — сперли! А кто — неизвестно. Родственники и сперли! Неделю не спал. Надежды никакой. А потом плюнул и купил. Не я первый, и не последний. Серенькая, невыразительная работа, с грехом пополам нашел оппонентов по защите.
— Харламов, — едва слышно произнес Груздь, — я его вчера видел. Он мне команды давал. Перу? Точно — Перу. Сегодня смотрел Атлас Мира — ошибка исключается. Мы с ним были в Перу.
— Простите? Вы с ним были в Перу? Я не ослышался?
— Живот у меня пучит, — признался Груздь. — Газы. Вчера спасу нет, как пучило. И рвануло. Чувствую — лечу словно ракета. Харламов мне — так держать! Выходим на околоземную орбиту. Смотрю — мать честная! Точно, выходим на орбиту! А потом начал разваливаться. Как раз над Америкой пролетал. Еще мысль в голову пришла — нельзя мне в Америку падать. Куда угодно, хоть в океан, но только не в Америку! В Перу упал. Хорошая страна — бедная, хоть и капиталистическая.
14
Дело, конечно, личное. Соглашаться, не соглашаться. В доказательство скажем лишь одно. В органах сумасшедших не держат. Алексей Матвеевич Груздь в органах всю свою жизнь. Как говорится, и при белых и при красных. Груздь — он из идейных. Для него идея — кого-нибудь от кого-нибудь защищать. И постоянно ловить врагов отечества. Они же кругом. Сколько существует Россия, столько времени существует мировой заговор. Он и супругой разошелся по этому поводу. Он первый раз напился, когда отменили галифе. Кому в голову пришла мысль запретить нашим славным защитникам носить галифе? Кто запретил — тот и есть первый враг!