Пирамиды, пирамиды…
Это же символы! Стоят себе одиноко в пустыне — кому они нужны? В пирамидах хоронили фараонов. Старик на тот свет еще не собирается — не пришел час. Свой час он всегда узнает, ошибка исключается. Да и придти к нему должны. Не может он унести с собой тайные знания. Требуется кому-то передать. Николаю Федоровичу — вряд ли придется передать. Хотя удобно — живет рядом, никуда ходить не нужно. Николай Федорович раскрывается каждый раз с новой стороны. Что-то, вероятно, с ним происходит. И непонятно, где он настоящий. Либо настоящим он был прежде, либо сейчас настоящий, либо еще только предстоит ему стать настоящим.
Новая жизнь в новом воплощении… старика не обманешь, заблуждаются люди слабые. Человек сильный себя обманывать не позволит. Только непонятно, если они сильные, к чему добровольное заблуждение? Нет же там ничего. Прежде были и у него сомнения — а вдруг все же там есть? Хоть что-то, хоть какой-то намек на существование, хоть в какой угодно форме. Иначе тоска ужасная, что не выразить словами. И как приговор — нет! Как топором по голове — нет!
Постой, — говорит, — постой. Мне спешить некуда. Поздно мне спешить… и давай отматывать назад понемножку. Должен где-то быть хотя бы намек какой-нибудь. Поэта этого, алкоголика, он помнит. С виду представительный мужчина. В галстуке всегда, слова дурного не скажет. Он дома, когда трезвый обедает, нож в одной руке, вилка в другой. Ну а когда пьяный, вылитый демон! Лучшие свои стихи в пьяном угаре и написал. Утром читает и глазам своим не верит — шедевр! А соавтор через стол сидит и котлету вчерашнюю доедает. Чего, — спрашивает, — нравится? Это мы еще с тобой мало выпили. Возвращайся, друг, обратно, здесь тебя никто не ждет. Обратно — но только куда? Где это «обратно»? Здесь тебя никто не ждет, и не ждал никогда. Ты здесь чужой и всегда им был. Это не твой мир.
Тюленин выглядел невыразительно. Одет был в пальто, которое уже давно не носят. Это он звонил в дверь десять минут назад. И пять минут назад он звонил. И минуту назад — что ему надо?
— Что тебе надо? — спросил старик. — Чего раззвонился? У меня тихий час, чтобы знал. Может, я готовлюсь к переходу? И чтобы переход не был мучительным, к нему готовлюсь.
— Алексей Матвеевич со мной вчера говорили, — сообщил Тюленин, — я их возле дома дождался. Говорили час — очень полезный разговор.
— Ты за этим пришел?
— Да.
Пришел сообщить, что между нами была доверительная беседа. Не ожидал, если честно признаться. Думал, они меня пошлют. Не послали. Удивительно. Они в управлении работают. Может быть, даже полковник.
— Полковник нынче не такой высокий чин, — говорит старик. — Хотя думаю, получает много. Если полковник и выслуга лет двадцать, думаю — хорошие деньги. Только к чему хорошие деньги, если выслуга двадцать лет? Что он с ними делать будет?
— Купит что-нибудь. Магазинов развелось, прямо удивительно, сколько! — поделился своими мыслями Тюленин. — Иногда думаю, кто же это все покупает? Товары для хозяйства, конечно, необходимы. Мыла купить или стирального порошка. Или штаны на замену — правда? Износились штаны, а хочется, чтобы не стыдно было. Чтобы сказал народ — молодец дед! Так держать! Одной ногой в могиле, а выглядит как жених! Доброе слово и собаке приятно. А человеку вдвойне приятно. Сколько денег получает Алексей Матвеевич — мне неизвестно. Он отечество защищает, и зарплата должна быть соответствующая. Мы никого не защищаем, и зарплата у нас тоже соответствующая — никакой зарплаты. Сами виноваты. Нужно было в свое время отдать хотя бы малую свою часть отечеству. Не отдали.
— Как это не отдали! — возразил старик, — что это вы себе позволяете! А куда, тогда скажите, я себя в свое время отдал? Какой такой еще стране! Если всю свою сознательную жизнь здесь прожил! За границу выезжал только один раз! По путевке. За свои кровно заработанные. Чего это вы, Николай Федорович, обидные для меня слова говорите. А сами-то! Сколько через вас народа прошло? Забыли? Да если бы не вы, народ уже давно с ума сошел! Отработали на своем боевом посту, отсидели смиренно на деревянном табурете. Сколько чернил исписали? Карточек завели — сколько?
— Карточек? — переспросил Николай Федорович.
— Да! Карточек пациентов — сколько?
— Ну так сразу и не скажешь, считать нужно. Наверно, много должно получиться карточек. Шифаньер у нас стоял до самого до потолка, — шкаф, стало быть. А потолок метра три, вот и посчитайте, сколько туда карточек влезет. Народ он только с виду здоров. Идешь по улице — красиво кругом. Люди на встречу, и никому в голову не придет, что где-то по углам сидят хворые, да больные. Прежде, если знаете, был секретный указ. Чтобы картину в стране не портить, вывезти всех больных в особые места — подальше от любопытного глаза. К нам приходили товарищи ответственные. И кто особенно нуждался, всех до одного вывезли.