20
На перроне народу собралось немного. Ветер и неуютно. Но и спрятаться от непогоды — не спрячешься. Некуда прятаться — затеяли ремонт. Не раньше и не позже — ходят маляры в спецовке, таскают кому что велено, а работы не видать. Груздь из любопытства смотрит — время еще не подошло. А потом раздался сигнал — где-то там, далеко за поворотом подходил к перрону локомотив. Тащил за собой состав, в котором публики набралось всякой и разной.
Алексей Матвеевич любил порой лично принять участие в том, в чем можно было и не принимать. Характер. Или жизненные принципы. Или характер и жизненные принципы. Локомотив ему не был нужен, а вот кто прибыл в составе, мог представлять интерес. В составе прибыла делегация из Перу. Алексей Михайлович воротник поднял и обошел лужу — большая и грязная, она лежала на перроне. Сейчас прибывшие выйдут и что они увидят? Лужу увидят. Ничего, конечно, страшного не случится. У них в Перу, тоже, вероятно, лужи имеются, а все же неудобно. Было бы лучше, если лужи не было.
Ну что, вот и перуанцы — люди, как люди, только загорелые, в чем ничего удивительного нет. Климат в Перу другой, и люди поэтому другие. Перуанцев встречали. Мужчина в плаще их всех пересчитал, после чего повел на выход в город. Груздь тоже направился в город. К сожалению, никто из прибывших не бросился ему в глаза. Бывает, что человек в глаза бросается, обращает на себя внимание — ничего этого не было. Видно, что иностранцы и, пожалуй, все. Нечего больше сказать. В управлении дежурный сказал, что Алексею Матвеевичу звонили. Кто звонил — не представился. Номер, что ему предъявили, ничего не говорил. Да и память на телефонные номера у инспектора была неважная. Помнил только последние цифры. Здесь последние цифры ни о чем ему не говорили. Звонил, оказывается, Тюленин Николай Федорович — пенсионер не в своем уме. Определенно, что-то у него с головой произошло, однако и послать его куда подальше, язык не поворачивался. Дело у него, — сообщил Тюленин. Какое дело? Так сразу не скажешь. Пропал человек. Трое суток прошло.
— Хорошо, — согласился Груздь, — давайте через час в парке.
Встретились в парке. Тюленин терпеливо дожидался, когда подойдет инспектор — крутил в руках газету.
— Ничего нет, — сказал он, — пустая газета. Купил, чтобы можно было присесть. Лавочки — они же грязные. И никому, представьте, нет дела в городской управе. Кому они тогда нужны? Лавочки — кому? Кто на них сядет?
— Рассказывайте, — перебил инспектор, — кто пропал, куда пропал, у меня десять минут.
— Пропал Слава. Он в клубе работает, стриптиз показывает. Вы только не подумайте чего, — смутился Тюленин, — мне ихний стриптиз не нужен. Поздно мне стриптиз показывать — не нахожу в нем удовольствия, как некоторые. А прежде приехала к моему знакомому внучка. Сосед. Рядом живем в одном доме. Или родственница дальняя — поступать на юридический. И что-то у них произошло — увлечение или, как прежде говорили, роман. Ну и славно — дело-то молодое. Почему бы не увлечься? Да только он вдруг взял и пропал. Слава, который в клубе работал. Взял и пропал!
— А вы тут причем? — спросил Груздь.
— Как это? Нужно быть обязательно причем, если вдруг человек пропадает?
— Не обижайтесь, обычно родственники обращаются. А внучка — что? Она-то не пропала?
— Кристина никуда не пропала. Но и говорить — ничего не говорит. Словно и не было между ними увлечения.
— Все?
— Не знаю — все или не все. Человек пропал. Или нынче это и вовсе не событие? Так — пустяк какой-нибудь.
— Вы же не все мне сказали, Николай Федорович, — пожурил инспектор. — Чего это вдруг вы обеспокоились судьбой какого-то парня? Он вам кто? Никто! А вы волнуетесь, меня от работы отвлекаете. Рассказывайте или я пойду.