Время тянулось медленно. Однажды Д. показалось, что он слышит, как д-р Беллоуз прошел по коридору в туфлях на резиновой подошве. Даже в центре интернационализма — дефицит доверия...
В приемной он назначил следующий урок на понедельник и уплатил за курс занятий. Пожилая дама поинтересовалась:
— Поначалу, наверное, чуточку трудновато, да?
— О, я чувствую, что уже продвинулся.
— Я очень рада. Хочу вам сообщить, что для успевающих студентов д-р Беллоуз устраивает небольшие вечера. Это исключительно интересно. В субботу вечером, в восемь. Вы получите возможность встретиться и обменяться мыслями со студентами из всех стран — испанцами, немцами, сиамцами. За это д-р Беллоуз денег не берет — надо заплатить только за кофе и пирожные.
— Я уверен, что пирожные прекрасны, — сказал Д., учтиво откланиваясь.
Он вышел на Оксфорд-стрит. Теперь он не торопился. До визита к лорду Бендичу делать ему было нечего. Он пошел пешком, наслаждаясь нереальностью окружающего, — никаких руин, витрины полны товаров, дамы идут к «Буссару» пить кофе. Похоже на один из его снов о мире. Он остановился перед витриной книжной лавки и стал разглядывать новые книги — надо же, у людей есть время книжки читать. Одна называлась: «Фрейлина двора короля Эдуарда». Фотография на суперобложке запечатлела полную даму в белом шелковом платье и шляпе со страусовыми перьями. Невероятно! Был там и том «Дни сафари». На обложке джентльмен в пробковом шлеме позировал, поставив ногу на мертвую львицу. Что за страна! — еще раз подумал он с теплотой. Он пошел дальше. Нельзя было не заметить, как хорошо одеты здесь люди. Сияло бледное зимнее солнце, ярко-красные автобусы стояли неподвижно по всей Оксфорд-стрит — образовалась пробка. Какая мишень для авиации противника! Именно в это время дня они и налетали. Но в небе было пусто или почти пусто — один поблескивающий самолетик кувыркался в бледном ясном небе и тащил за собой через пушистые облака рекламу: «Обогревайтесь каминами Ово!» Он дошел до Блумсбери. Ему подумалось, что утро прошло вполне спокойно. Мирный, поглощенный своими делами город словно нашел противоядие от его заразы. Площадь с голыми деревьями была безлюдна, если не считать двух индийских студентов, сравнивающих свои конспекты под рекламой «Русских бань».
В вестибюле он увидел женщину, по-видимому, управляющую гостиницей, темноволосую толстуху с красной сыпью вокруг рта. Она скользнула по нему проницательным оценивающим взглядом и закричала сильным голосом:
— Эльза! Эльза! Куда ты запропастилась?
— Ничего, — сказал он, — я найду ее по дороге в номер.
— Ключ должен быть здесь на крючке, — сказала женщина.
— Спасибо, не беспокойтесь.
Эльза подметала в коридоре.
— Никто к вам не заходил, — сказала она.
— Спасибо. Ты хороший сторож.
Но едва войдя в номер, понял, что она сказала неправду. Он оставил бумажник на столе строго в определенном положении по отношению к другим точкам комнаты, чтобы проверить. Бумажник был сдвинут. Возможно, Эльза смахивала с него пыль. Он расстегнул молнию — все на месте, но содержимое лежало уже в ином порядке. Он позвал спокойно, без крика:
— Эльза.
Глядя, как она входит, маленькая, костлявая, с выражением преданности, которое держалось на ее мордашке так же неуклюже, как фартук на ее фигурке, он подумал: «А есть ли на свете хоть одно неподкупное существо?» Неужели и его самого можно подкупить, но чем?
— А ведь кто-то здесь побывал, — сказал он.
— Только я и...
— И кто?
— Хозяйка, сэр. Я думала, что против нее вы возражать не станете.
Он почувствовал удивительное облегчение, обнаружив, что все-таки честность еще кое-где сохранилась.
— Конечно, ей ты не могла запретить.
— Я старалась изо всех сил. А она сказала, что я боюсь, что она увидит, как я плохо убираю в номерах. Она сказала: «Давай ключ». А я сказала: «Мистер Д. дал мне ключ в руки и велел никого не впускать в номер». Тогда она вырвала ключ. Я не хотела, чтобы она заходила, а потом подумала: «Ну и что, вреда-то никакого не будет». Я не пойму, как вы вообще догадались. Простите, сэр. Я не должна была впускать ее в номер.
Девочка заплакала.
— Она здорово на тебя рассердилась? — спросил он мягко.
— Она меня уволила, — торопливо рассказывала девочка. — Ну и пусть, это не важно. Здесь я в рабстве. Соберу вещички и уйду. Можно и побольше заработать, я не собираюсь всю жизнь в служанках ходить.
«Я все еще ношу с собой заразу, — подумал он. — Вот пришел сюда и сломал бог знает чью жизнь».
— Я поговорю с хозяйкой.
— Нет, я тут все равно не останусь, и даже не из-за этого случая. — И, словно признаваясь в собственном преступлении, пояснила: — Она меня ударила по лицу.
— Что же ты будешь делать?
Ее невинность и одновременно такое знание прозы жизни ужаснули его.
— Сюда одна девушка постоянно ходила, пока у нее не было своей квартиры. Она говорит, что я могу перейти к ней в горничные. С мужчинами-то я, конечно, никаких дел иметь не буду, только дверь им отворять.
— Нет, только не это! — воскликнул он.
Как вспышка, явилась догадка, что он, сам того не ведая, несет вину за происходящее с Эльзой. Никто из нас не подозревает, сколько неповинных душ мы предаем. Да, он будет в ответе за судьбу Эльзы.
— Подожди, пока я не поговорю с управляющей.
— Да ну, что тут вообще хорошего! — сказала она с горечью. — Служанкой быть так и сяк плохо. А с Кларой мы, как подружки, будем ходить в кино каждый вечер. Ей нужна подруга, она мне сама сказала. У нее никого нет, один мопс, и только. Мужчины-то не в счет.
Она была еще чудовищно мала для близкого, пусть даже только теоретического знакомства с пороком.
— Обожди немного, я уверен, что как-нибудь тебе помогу.
Он не представлял себе, как ей помочь. Разве что дочь Бендича... Но после истории с машиной это маловероятно.
— Больше недели я тут не останусь. У Клары телефон вделан в куклу. А кукла одета как испанская танцовщица. И еще Клара сказала, что свою горничную она кормит шоколадом.
— Клара может подождать, — сказал он.
Он уже получил полное представление об этой молодой даме. Сердце у нее, вероятно, действительно доброе, но он и о дочери Бендича был такого же мнения. Угостила его сдобной булочкой на платформе, и эта небрежная щедрость произвела на него сильное впечатление.
— Что ты тут делаешь, Эльза? — донесся из коридора голос управляющей.
— Я позвал ее к себе, чтобы выяснить, кто заходил ко мне в номер.
Он не успел еще как следует обдумать то, что ему рассказала девочка. Была ли управляющая его сообщницей, вместе с К. желавшей убедиться, что он следует по узкой тропе добродетели, или она уже продалась Л.? Зачем же в таком случае ему велели остановиться именно в этой гостинице? Номер был заказан для него заранее, и вообще все было приготовлено с таким расчетом, чтобы он не терял контакта со своими шефами. С другой стороны, все это, конечно, могло быть организовано человеком, который одновременно снабжал информацией и Л. Кто знает... Не было конца кругам этого ада.
— Никто сюда не заходил, кроме меня и Эльзы, — сказала управляющая.
— Я просил Эльзу никого ко мне не впускать.
— Вы должны были меня предупредить. — У нее было квадратное тяжелое лицо, к тому же еще обезображенное какой-то болезнью. — Вообще у нас в отеле никто не ходит по чужим комнатам, кроме прислуги, и то по делу.
— И все-таки кто-то интересовался моими бумагами.
— Эльза, ты трогала документы джентльмена?
— Конечно нет.
Управляющая повернула к нему свою квадратную, усеянную красными прыщами физиономию — эдакая старая щербатая крепостная башня, еще способная выдержать атаку неприятеля.
— Итак, вы, безусловно, ошиблись, если вы, конечно, верите этой девочке.
— Ей я верю.
— Значит, и говорить больше не о чем. Тем более что все на месте, ничего не пропало.
Он не ответил. Не стоило продолжать спор. Во-первых, она действительно ничего не нашла. А во-вторых, кому бы она ни служила — людям, на стороне которых был Д., или противнику, все равно Д. обязан был жить в этом отеле — так предписывала инструкция.