— Немного справедливости, — мягко сказал Д. Он совершенно не чувствовал жалости. Вся эта странная обстановка — жидкий конторский кофе, поблекшие женщины в старомодных вечерних платьях, которые по году не вынимались из шкафа, азиаты с внимательным и деловым выражением глаз за стеклами очков — все это призрачное окружение лишало мистера К. плоти и крови; он уже не казался живым существом, которое способно чувствовать боль и требует жалости.
Доктор Беллоуз снова вернулся. Он сказал:
— Доктор Ли просил меня передать, что он будет рад встретиться с вами в другой раз, когда вы лучше изучите энтернационо. — Он смущенно улыбнулся. — Такой упорный характер. Я не встречал ничего подобного даже среди сынов Израиля.
— Мистер К. и я, — сказал Д., — очень сожалеем, но нам пора идти.
— Так рано... О, я так хотел представить вас одной румынской леди. Вон той, что беседует с доктором Ли. — Он улыбнулся им, как будто они были юной парой, чьей любви он покровительствовал. — Как очаровательны такие беседы — контакты вместо непонимания, ссор...
Непохоже, подумал Д., что у Румынии и Сиама когда-нибудь будет серьезный конфликт... Доктор Беллоуз снова устремился в гущу толпы, выковывая новые связи между самыми несхожими странами, а мисс Карпентер, улыбаясь, все разливала кофе. Д. сказал:
— Пора идти.
— Я не пойду. Я собираюсь проводить мисс Карпентер домой.
Д. сказал:
— И мне не к спеху.
Он подошел к окну и посмотрел вниз. Автобусы, похожие на гигантских жуков, медленно двигались по Оксфорд-стрит. На крыше противоположного здания мигали бегущие буквы последних известий: «Счет 2:1...» А внизу отряд полицейских маршировал в сторону Мальборо-стрит. Что еще? Слова последних известий, мигая, продолжали бежать по стенду: «Сообщается о новом наступлении... 5000 беженцев... Четыре воздушных налета...» Он читал эти слова и слышал голос своей страны: «Что ты здесь делаешь? Почему ты теряешь время? Когда же назад?»
Он почувствовал тоску по дому, по гулу моторов в небе, по пыли, которая поднимается над руинами после бомбежек. Нужно за что-то любить свою родину, даже если приходится любить ее за боль и жестокость. Пришел ли Л. к соглашению с Бендичем? Для него надежды на сделку потеряны окончательно: в этой стране, где придают такое значение формальностям, он остался без бумаг и доверенностей, к тому же его разыскивает полиция по обвинению в убийстве. Он вспомнил девочку, представил, как она кричит возле окна, цепляется ногтями за подоконник, увидел рваные клочья тумана, окутавшего ее труп на тротуаре. Она была одной из тысяч погибших. Ее смерть как будто выдала ей паспорт его родины. Да, он породнился со смертью: он теперь любил мертвых и умирающих больше, чем живых. Например, этот доктор Беллоуз и мисс Карпентер — их спокойное, защищенное существование делало их какими-то нереальными. Наверное, только мертвыми он смог бы принять их всерьез.
Он отошел от окна и сказал мисс Карпентер:
— У вас здесь есть телефон?
— О, конечно. В кабинете доктора Беллоуза.
Он улыбнулся:
— Я слышал, мистер К. собирается проводить вас домой?
— О, это очень любезно с вашей стороны, мистер К. Право, не стоит беспокоиться. До Мордена так далеко.
— Ничего, — пробормотал К. Он все еще держал в руке пирожное, как солдатский жетон, по которому можно опознать труп.
Д. открыл дверь кабинета и быстро извинился. Какой-то средних лет человек с бритым тевтонским черепом сидел с угловатой девицей на столе доктора Беллоуза. Слегка пахло луком, кто-то из них поужинал бифштексом.
— Простите, я зашел позвонить по телефону.
Угловатая девица захихикала. Она была удивительно непривлекательна. На ней были большие мужские часы и брошка в виде собаки.
— Пожалуйста, — буркнул немец. — Пойдем, Уинифред. — Он натянуто поклонился Д. — Корда, — сказал он, — корда.
— Корда?
— На энтернационо это — сердце.
— А, да-да.
— Мне страшно нравятся английские девушки, — пояснил немец.
— Вот как?
— Они так невинны. — Немец снова поклонился и закрыл дверь.
Д. набрал номер лорда Бендича.
— Мисс Каллен дома?
— Мисс Каллен здесь не живет.
Ему повезло: ответила женщина, а не дворецкий, который мог запомнить его голос. Он сказал:
— Я не могу найти ее в телефонном справочнике. Не дадите ли вы мне ее номер?
— Не знаю, могу ли я это сделать.
— Я ее старый друг. Приехал в Англию всего на день-два...
— Простите, но...
— Она будет очень огорчена...
— Простите...
— Она несколько раз специально просила...
— Мэйфэр 3012.
Он набрал номер и стал ждать. Приходилось надеяться, что мисс Карпентер не отпустит мистера К. Он хорошо знал, что условности бывают сильнее страха, особенно когда это страх неопределенный и расплывчатый. Научиться бояться — это тоже наука. Он спросил:
— Мисс Каллен дома?
— Не думаю. Подождите.
Даже если он сам не получит угля, нужно хотя бы помешать Л. И кроме того, доказать, что убийство... было убийством.
Внезапно раздался голос Роз:
— Алло. Кто это?
Он сказал:
— Мое имя Глоувер.
— Что вы хотите? Я не знаю никакого Глоувера.
— Я живу в Честер-гарденс, дом номер три. Почти рядом с посольством.
На другом конце провода воцарилось молчание. Он сказал:
— Конечно, если вы верите в эту историю... с самоубийством или если вы тоже думаете, что я и в самом деле не Д., можете сегодня же вечером поднять на ноги всю полицию.
Она не отвечала. Может быть, повесила трубку? Он сказал:
— Девочку все-таки убили. Отлично придумано, а?
Ее прорвало наконец:
— Вас волнует только это?
Он сказал:
— Я убью того, кто это сделал... Я не знаю точно, кто именно. И не хочу ошибиться. Нельзя позволить себе убивать невиновных.
— Вы по-прежнему сходите с ума. Разве нельзя выбраться отсюда и уехать домой?
— Меня, возможно, расстреляют. Хотя это и не имеет большого значения... Но мне не хотелось бы, чтобы Л....
Она сказала:
— Вы опоздали. Они подписали контракт.
— Вот этого я и боялся... Вам известны условия контракта? Я не представляю, как они могут надеяться вывезти уголь, не нарушив соглашение о нейтралитете.
— Я спрошу Фурта.
— Он тоже подписал?
— Да, он подписал.
За дверью опять забренчало пианино, кто-то запел. Песня тоже пелась как будто на энтернационо: то и дело повторялось слово «корда». В трубке снова послышался ее голос:
— Он больше ничего не мог сделать. — Она оправдывала его. — Когда подписали остальные... все...
— Да, конечно.
Он почувствовал странный укол ревности из-за того, что ей хотелось защитить Форбса. Так онемевшая рука начинает снова чувствовать, и первое, что она чувствует, — это боль. Он не любит ее. Он давно не может любить ни одного живого человека, но тем не менее ощутил этот укол. Она сказала:
— Откуда вы звоните? Все время какие-то странные звуки...
— Я на студенческом вечере. У них это так называется. Вечер школы энтернационо.
— Боже, какой вы осел! — сказала она с отчаянием. — Неужели вы не понимаете, что у них есть ордер на ваш арест. Сопротивление полиции. Поддельный паспорт. Бог знает что еще.
Он сказал:
— Здесь самое безопасное место. Мы сидим и едим пирожные.
— Ну что вы за балбес, ей-богу! — сказала она. — Вы же взрослый человек, вы обязаны о себе позаботиться.
Он сказал:
— Вы спросите у Форбса то, что хотели?
— Когда вы говорили, что собираетесь кого-то убить, вы ведь не имели в виду?..
— Имел.
В ее голосе зазвучал гнев:
— Значит, вы любили эту потаскушку?
— Нет, — сказал он. — Не больше, чем других. Сегодня у нас было четыре воздушных налета. Наверное, кроме нее, они убили еще пятьдесят или сто детей...
Он внезапно осознал, как все это было глупо. Он тайный агент, посланный для заключения сделки, определяющей судьбы его страны. Она — дочь лорда, у которого он хотел купить уголь, столь необходимый его стране. Кроме того, она — возлюбленная некоего мистера Форбса, контролирующего семь угольных шахт и содержащего любовницу в Шепердс-маркет (впрочем, это к делу не относится). Управляющая гостиницей или мистер К. убили ребенка — они действовали, очевидно, по поручению тех, кто послал Л., хотя находились на службе у тех же людей, что и Д. Такова ситуация — с точки зрения стратегии, политики и уголовного кодекса. И, несмотря на это, они разыгрывают сцены ревности, будто нет войны и время ничего для них не значит.