Допрашивали трое. Они сидели или прохаживались по комнате. Все они старательно соблюдали формальности. Время от времени один из них приносил ему на подносе чай и печенье — чай был дешевый, но печенье вполне съедобное. Иногда они угощали его сигаретами, и он ответил той же любезностью. Однако его крепкий черный табак пришелся им не по вкусу, и он усмехнулся про себя, заметив, как они украдкой записали марку сигарет — на всякий случай.
Вероятно, они хотели приписать ему смерть мистера К. Ему показалось, что о других обвинениях они как будто забыли: о так называемом самоубийстве Эльзы, о поддельном паспорте, не говоря уже о взрыве в Бендиче, речь о котором пока не заходила. Потом его спросили, что он сделал с пистолетом. Это был единственный вопрос, связанный с инцидентом в посольстве.
— Я бросил его в Темзу, — ответил он, усмехнувшись.
Они со всей серьезностью настаивали на деталях: казалось, они готовы пригласить водолазов, чтобы проверить его слова.
Он пояснил:
— У какого-то моста... Я все забываю их названия.
Они подробно расспрашивали о вечере на курсах энтернационо, где он был с мистером К. Они нашли человека, который слышал, как мистер К. устроил скандал из-за того, что его преследуют, этого человека звали Хогпит.
— Я не преследовал его, — сказал Д. — Мы расстались на улице, недалеко от курсов.
— Свидетель по имени Фортескью видел вас вместе с какой-то женщиной...
— Я не знаю никакого Фортескью.
Допрос продолжался несколько часов. Один раз зазвонил телефон. Полицейский повернулся к Д. с телефонной трубкой в руке и спросил:
— Вы ведь знаете, что все это сугубо добровольно? Вы можете отказаться отвечать на вопросы без адвоката.
— Мне не нужен адвокат.
— Ему не нужен адвокат, — повторил полицейский в трубку и положил ее.
— Кто это был? — спросил Д.
— Убей бог не знаю... — соврал полицейский. Он налил Д. четвертую чашку чаю и поинтересовался: — Вам сахару сколько? Два куска? Простите, я не помню...
— Мне без сахара.
— Извините, пожалуйста.
В тот же день устроили опознание. Бывший преподаватель средневековой литературы оказался тут не в самом изысканном обществе. Он с некоторой обидой смотрел на небритые физиономии этих странных типов, явно обитавших в Сохо. Они смахивали то ли на сводников, то ли на официантов из каких-нибудь злачных мест. Неужели они считают, что он похож на этих субъектов? Увы, вскоре он убедился, что это так. Полиция еще раз проявила свою честность. Внезапно вошел Фортескью, держа в одной руке зонтик, а в другой котелок. Он прошел вдоль строя собранных здесь прощелыг (держался он неуверенно, как молодой президент перед строем почетного караула) и нерешительно остановился против соседа Д. Этот субъект имел вид отъявленного бандита, готового зарезать человека за пачку сигарет.
— Я думаю... — сказал Фортескью, — нет, возможно, не этот... — Он посмотрел своими светлыми искренними глазами на полицейского и сказал: — Простите, но я, знаете ли, плохо вижу, а тут совсем другая обстановка...
— В каком смысле другая?
— Я хочу сказать, тут все совсем не так, как у Эмили... извините, я хотел сказать, у мисс Глоувер.
— Вы же опознаете не мебель, — сказал полицейский.
— Да, конечно. Но к тому же у человека, которого я видел, был пластырь на лице... а здесь ни у кого...
— Попробуйте представить себе пластырь...
— Да-да, — сказал Фортескью, глядя на щеку Д., — вот у этого шрам... он мог бы...
Следователи вели себя по-джентльменски и не стали цепляться к словам Фортескью. Они увели его и впустили другого свидетеля — человека в широкополой черной шляпе, которого Д., как он смутно припоминал, раньше где-то видел.
— Ну вот, сэр, — сказал ему полицейский, — нет ли здесь человека, который, как вы говорите, был в такси?
Он начал:
— Если бы ваш полицейский обратил внимание на то, что я ему говорил, вместо того чтобы пытаться арестовать того пьяного человека...
— Да, да. Мы допустили ошибку.
— Из-за этой ошибки меня потащили в участок за сопротивление полиции...
Полицейский остановил его:
— В конце концов, сэр, мы извинились перед вами.
— Хорошо, Где ваши люди?
— Вот они.
— Ах, эти... Ну да, конечно. А они здесь добровольно?
— Конечно. Всем им платят. Не считая, разумеется, арестованных.
— Так кто же из них арестован?
— Вот это, сэр, вы и должны нам сообщить.
Человек в шляпе сказал:
— Так-так, — и быстро пошел вдоль шеренги. Он остановился перед тем же бандитского вида типом, что и Фортескью, и твердо сказал: — Вот он.
— Вы уверены, сэр?
— Абсолютно.
— Благодарю вас.
На том опознание было окончено. Против него было выдвинуто достаточно много обвинений, и они были уверены, что у них хватит времени, чтобы доказать хотя бы самое серьезное из них. Ладно, ему уже все равно. Пусть доказывают что хотят. Вернувшись в камеру, Д. быстро заснул. Старые сны обрастали теперь новыми подробностями. Он спорил на берегу реки с какой-то девушкой. Она говорила, что Бернская рукопись относится к значительно более поздней эпохе, чем рукопись из Бодле. Они были отчаянно счастливы; они гуляли вдоль тихого ручья, и он сказал ей: «Роз...» Пахло весной, а на противоположном берегу ручья стояли небоскребы, похожие на обелиски...
Его с трудом растолкал полицейский:
— Вас хочет видеть адвокат, сэр.
Видеть адвоката ему не хотелось. Он слишком устал.
Он сказал:
— Я думаю, что вы не совсем понимаете, в каком я положении. У меня нет денег. Точнее, у меня есть два фунта и обратный билет.
Адвокат оказался ловким молодым человеком со светскими манерами. Он сказал:
— Все в порядке. Сейчас мы готовим защиту. Вас будет защищать сэр Теренс Хиллман. Мы считаем нужным продемонстрировать, что у вас есть друзья и средства.
— Если два фунта вы называете...
— Сейчас не время обсуждать финансовые вопросы, — вставил адвокат. — Уверяю вас, все в порядке.
— Но я все-таки хотел бы знать...
— Мистер Форбс взял на себя все расходы.
— Мистер Форбс!
— А теперь, — продолжал адвокат, — перейдем к делу. У них целая обойма обвинений против вас. С первым мы уже разделались. Мы доказали полиции, что ваш паспорт в полном порядке. Вам повезло, что вы вспомнили о подписанном вами экземпляре книги, который хранится в музее...
Д. стряхнул с себя сон: «Умница. Подумать только, она не забыла про книгу». Он сказал:
— А гибель девочки?
— О, здесь у них не было никаких доказательств. Кстати, управляющая гостиницей во всем призналась. Без сомнения, она психически больна. У нее был припадок истерии. К тому же этот индиец, что живет у нее, ходил по соседям и всех расспрашивал... Давайте лучше подумаем о более серьезных вещах.
— Припадок? Больна? Когда это случилось?
— В субботу вечером. Это было во всех воскресных газетах.
Д. вспомнил, как, проезжая в такси через парк, он видел светящийся стенд с последними новостями, видел даже громадный заголовок «Трагедия в Блумсбери». Если бы он только купил газету, он оставил бы мистера К. в покое и не было бы всех этих неприятностей. Что ж, пусть будет око за око, но похоже, он за одно око потребовал два.
Тем временем защитник продолжал:
— В известном смысле наши шансы — в многочисленности обвинений.
— Но ведь они в первую очередь станут обвинять меня в убийстве.
— Сомневаюсь, чтобы они сейчас могли предъявить такое обвинение.
Тут все становилось чертовски сложным и не очень интересным. Они его поймали, и вряд ли им будет трудно подобрать доказательства. Слава богу, Роз осталась в стороне. Хорошо, что она не пришла навестить его. Он подумал, не случится ли чего, если он пошлет ей записку через адвоката, но потом решил, что у нее достаточно здравого смысла, чтобы держаться подальше от этого дела. Он вспомнил ее слова: «Я не могла бы любить вас мертвого». Сейчас ей ни в коем случае нельзя делать глупостей — от этого зависит его судьба. Эта мысль вызвала в нем какую-то смутную, неясную боль.
В зале суда ее не было. В этом он был уверен — ее бы он, конечно, заметил с первого взгляда. Может быть, тогда он и вел бы себя иначе. Любовь толкает на безумства, перед любимым человеком всегда стараются показать свою храбрость. Если, конечно, любят по-настоящему.