До третьего этажа лестницу покрывала ковровая дорожка, дальше шли голые деревянные ступени. Приоткрылась какая-то дверь, выглянул индиец в цветастом домашнем халате, окинул их тяжелым взглядом, полным ностальгической тоски. Девочка, как поводырь, поднималась впереди, с трудом одолевая ступени. Дырка на пятке чулка мелькала над задником разношенной туфли. Будь ребенок постарше, он назвал бы ее неряхой, но пока что на нее было просто грустно смотреть.
— Есть какое-нибудь письмо для меня? — спросил он.
— Один мужчина заходил вчера вечером. Оставил записку. — Она отперла дверь. — Конверт на умывальнике.
Комната была маленькая; железная кровать, стол, покрытый скатеркой с бахромой, плетеный стул. Покрывало на кровати — из реденькой голубоватой ткани, застиранное, выцветшее.
— Принести вам горячей воды? — хмуро поинтересовалась девочка.
— Нет, нет, не беспокойся.
— А что на завтрак будете заказывать? У нас обычно заказывают копченую селедку или яйца всмятку.
— Сегодня я вообще не буду завтракать. Посплю немножко.
— А хотите, я приду вас разбужу?
— О нет, не надо. Зачем тебе лишний раз взбираться на такую верхотуру. Я привык сам просыпаться. Так что не беспокойся.
— Так приятно обслуживать джентльмена, — с горячностью сказала девочка, — а то все эти, которые «на часок», ну, понимаете, о ком я говорю, да еще индийцы.
Ее доверие нарастало с каждым словом, на глазах превращаясь в преданность. Она была в таком возрасте, когда одним словом можно было завоевать ее сердечко навеки.
— А вещи у вас есть?
— Нет.
— Хорошо, что за вас поручились. Мы не сдаем комнаты людям без багажа. Приехал без всего — не пускаем.
Его ждали два письма, засунутые за стакан для чистки зубов на полочке над умывальником. В первом он обнаружил приглашение на бланке с грифом «Центр по изучению энтернационо». Машинописный текст гласил:
«Стоимость курса из тридцати уроков энтернационо составляет шесть гиней. Ознакомительный урок для вас назначен на 8.45 утра шестнадцатого сего месяца. Весьма надеемся, что после этого вам захочется записаться на весь курс. Если предлагаемое время вас почему-либо не устраивает, соблаговолите позвонить нам, и мы перенесем занятия на любое иное время, соответствующее вашим пожеланиям».
Во втором письме секретарь лорда Бендича подтверждал, что назначенная встреча состоится.
— Мне вскоре надо будет выйти в город, а пока хотелось бы вздремнуть.
— Грелку вам принести?
— Нет, я прекрасно обойдусь без нее.
Она взволнованно переминалась у двери.
— А еще здесь есть газовый камин со счетчиком. Знаете, как им пользоваться?
Нет, Лондон мало изменился! Он вспомнил тикающий счетчик, жадно поглощавший пенсы, и его непостижимый циферблат. Долгими вечерами они вдвоем выгребали медяки из его кармана и ее сумочки, покуда ничего не оставалось, а ночь становилась холоднее, и она покидала его, не дождавшись утра. Он вдруг понял, что два года мучительные воспоминания только и ждали, чтобы наброситься на него.
— Да, да, — сказал он быстро, — я знаю, спасибо.
Она жадно ловила его «спасибо» — ведь он был джентльмен. Судя по тому, как тихонько она прикрыла за собой дверь, одна ласточка, по крайней мере в ее глазах, все-таки делает весну.
Д. снял туфли и улегся на кровать, не смыв кровь с лица. Он приказал своему подсознанию, как надежному слуге, которому достаточно одного словечка, разбудить его в 8.15 и почти немедленно провалился в сон. Снилось ему, что какой-то пожилой человек с прекрасными манерами идет рядом с ним вдоль реки и интересуется его мнением о «Песни о Роланде», иногда весьма почтительно возражает. На другом берегу реки высилась группа холодных красивых зданий, напоминающих нью-йоркский Рокфеллер-плаза, который он видел на снимках. И что-то наигрывал оркестр.
Когда Д. проснулся, часы на его руке показывали ровно 8.15. Он встал, умылся, выполоскал сгустки крови изо рта. Он потерял два зуба, но не передних. «К счастью», — мрачно подумал он. Жизнь, кажется, задалась целью делать его все менее и менее похожим на фото в паспорте. Синяков и царапин на лице было меньше, чем он ожидал.
Он спустился вниз. В вестибюль доносился запах рыбы из столовой. Маленькая служанка, никого не замечая, мчалась, держа тарелку с двумя яйцами, и врезалась в Д.
— Ой, — воскликнула она, — извините!
Он почти инстинктивно задержал ее.
— Как тебя зовут?
— Эльза.
— Послушай, Эльза, я запер дверь своей комнаты. Прошу тебя, приглядывай за ней, чтобы никто туда не заходил, пока меня нет.
— Ой, да никто и так не войдет.
Он ласково положил ей руку на плечо.
— Кто-нибудь может попробовать. Так что держи ключ при себе, Эльза. Я тебе верю.
— Я присмотрю, я никого не пущу, — шепотом поклялась она. На тарелке катались яйца.
«Центр по изучению энтернационо» обосновался на третьем этаже здания на южной стороне Оксфорд-стрит. На первом этаже была лавка, торговавшая бусами, выше — страховая компания и редакция журнала «Психическое здоровье». Старенький лифт, дергаясь, поднял его на третий этаж. Д. не представлял себе, что ждет его наверху. Он толкнул дверь с табличкой «Справочная» и оказался в большой, продуваемой сквозняком комнате с несколькими креслами, двумя шкафами, набитыми папками, и конторкой, за которой сидела занятая вязанием дама средних лет.
— Моя фамилия — Д., — сказал он. — Я пришел на ознакомительный урок.
— Я очень рада, — сказала дама, одаряя его ослепительной улыбкой. Морщинистое лицо ее под нечесаными, торчащими в разные стороны волосами излучало идеализм. На ней был синий шерстяной джемпер с болтающимися алыми помпонами. — Надеюсь, что вскоре вы станете нашим добрым другом. — И с этими словами дама позвонила в колокольчик.
«Ну и страна!» — подумал он насмешливо, но не без восхищения.
— Доктор Беллоуз любит перекинуться словцом с новыми слушателями, — сказала она.
«Интересно, не к нему ли меня направили?» — подумал Д. За конторкой приоткрылась дверца, ведущая в кабинет.
— Пройдите, пожалуйста, — сказала дама.
Нет, он ни за что бы не поверил, что его командировали к этому Беллоузу. Д-р Беллоуз стоял в крохотной комнатушке — стены, крашенные под орех, кожаные кресла, запах высохших чернил — и простирал руки навстречу гостю. У него были гладкие седые волосы, во взгляде теплилась робкая надежда. «Ме трей жоес», — приблизительно так прозвучало его приветствие. Жесты и голос его были красноречивее его лица, которое, казалось, ссохлось от бесчисленных неудач.
— Первые слова на языке энтернационо — всегда слова привета, — сказал д-р Беллоуз.
— Очень приятно, — сказал Д.
Д-р Беллоуз затворил за ним дверь.
— Я устроил так, что урок вам даст — надеюсь, вскоре я смогу сказать «уроки» — ваш соотечественник. Такова, по возможности, наша система. Это способствует лучшему взаимопониманию и постепенно прокладывает путь к новому мировому порядку. Вы сами убедитесь, что мистер К. весьма способный педагог.
— Не сомневаюсь.
— Но прежде всего, — сказал д-р Беллоуз, — я, как принято, хотел бы вкратце ознакомить вас с нашими идеалами.
Все еще держа Д. за руку, он любезно подвел его к кожаному креслу.
— Я всегда питаю надежду, что новичка привела к нам любовь.
— Любовь?
— Любовь к человечеству. Желание обрести возможность обмениваться идеями со всеми. Вся эта ненависть, эти войны, о которых мы читаем в газетах, все это от непонимания друг друга. Если бы мы все заговорили на одном языке... — Он вздохнул горестно, ничуть не актерствуя. — Я всегда мечтал помочь такому сближению.
Суетливый, невезучий человек, он пытался претворить свою мечту в жизнь и понимал, что хорошего пока вышло мало — кожаные креслица, продуваемая сквозняками приемная, тетка в джемпере с вязаньем в руках. Он мечтал о мире во всем мире, а располагал двумя этажами в доме на южной стороне Оксфорд-стрит. Что-то от святого было в этом человеке, но святым сопутствует успех...
— Я считаю, что вы занимаетесь весьма благородным делом.
— Я хочу, чтобы каждый, кто приходит к нам, понял, что вступает с нами не... ну как бы это сказать, не в коммерческие отношения. Я хочу, чтобы все чувствовали себя моими соратниками.