— Наваждение какое! — пробормотала Глафира, засовывая карту с женским профилем и черными сердцами в середину колоды и быстро тасуя ее.
На сей раз горничная разложила карты веером по шесть штук в каждой группе «рубашками» вверх, сделала пассы руками над ними, перекрестилась, потом взяла карту из одной раскладки, лежавшей в середине стола, и отдала ее Анастасии.
— Интересно, кто это может быть… — Анастасия держала в руках карту, которая, конечно же, опять оказалась дамой пик, и пристально рассматривала ее, словно надеялась увидеть настоящее лицо на условном рисунке.
— Что-то врут они сегодня… — Глафира вернула карту в колоду и в смущении перетасовала ее. — Видать, домовой балует и карты нам назло путает. Устали они от работы. Лучше гадать будем на зеркале, на воде с воском…
Хитрая баба была Глафира. Прежде всего она хотела успокоить Анастасию Петровну, которая, по ее разумению, за три недели херсонской жизни совсем извелась. Тайком Глафира уже раскладывала карты и гадала на Светлейшего князя Потемкина. По всему выходило, что он есть воплощение Сатаны. Сначала влюбил в себя ее барыню, голубку безгрешную, а ныне и вовсе в какое-то небывалое дело впутать хочет. Надо ведь такое придумать: ехать в Крым, когда всякому известно, что живут там злые крымские татары, которые русских продают в рабство туркам и никаких законов не ведают.
Ничего предосудительного в поведении самой барыни, ездившей иногда ночевать в губернаторский дворец, горничная не видела. Анастасия Петровна была вдова и потому — сама себе хозяйка. Ее жизнь протекала на глазах у Глафиры, и все, что Аржанова делала, Глафира по большому счету одобряла, хотя имела свою версию событий, случившихся после 9 июня 1774 года.
Хорошо, например, было то, что траур по мужу барыня держала не год, как подполковник ей наказал, а целых два. Безвыездно жила в Аржановке два года и носила черный вдовий платок. Занятие знала одно — хозяйство. Зато здорово к ногтю прижала жабу эту Епифанию, экономку, и жука навозного Дормидонта, деревенского старосту. Не давала им воровать и скоро все мужние долги заплатила. В доме сделала капитальный ремонт, за домом заложила новый хозяйственный двор — с ригой, житницами и поместительными сараями.
Жить бы да жить, не тужить. Ан нет, тут черт принес старую хрычовку генеральшу. Соскучилась по племяннице и в гости приехала. Поместье ей понравилось. Но зачем, говорит, ты свою жизнь молодую в деревенский чернозем закапываешь? А давай-ка на Рождество поедем в город Курск. Дивный дом для Дворянского собрания там возвели ныне, и балы губернатор дает не хуже, чем в столице.
Сказано — сделано. Ох, уж этот бал у губернатора! Барыня точно свет в окошке заново увидела. Сараи в тот год не достроили. Деньги ушли на платье, на весь бальный туалет, включая перчатки, веера, кое-какие украшения, на пару гнедых рысаков и на новую коляску, чтоб в свет выезжать прилично. От Курска оказалось недалеко до Орла, до Киева, до Чернигова и даже до Херсона, везде завелись знакомые, которые разные советы давали и особенно хлопотали насчет амурных дел. Однако Анастасия Петровна себя блюла и ни на какие глупости не соглашалась…
Настойчивый звон колокольчика вывел Глафиру из этих глубоких размышлений. Находилась она на кухне, где собирала для барыни завтрак на поднос: хлеб ситный, масло, варенье. Засиделись они вчера по полуночи, выходили во двор и через плечо в зеркало на луну смотрели, на кухне в воду расплавленный воск лили, бумагу на фарфоровой тарелке жгли. За этими гаданиями позабыли, чего ради их затеяли, и обе спать легли в хорошем расположении духа.
Быстро поставив на поднос посуду, горничная пошла в гостиную. Ее сын Николай, рослый, пригожий малый 17 лет от роду, нес за ней кипящий самовар с китайским заварным чайником. Новый день начинался вопреки обычаям их дома довольно-таки поздно.
Не успела Анастасия напиться чаю, как Досифей сообщил ей о приходе гостя. Взяв визитную карточку из рук слуги, она глазам своим не поверила. К ней пожаловал управитель канцелярии Светлейшего коллежский советник Петр Иванович Турчанинов собственной персоной. Воистину что-то совершалось вокруг нее необычное после той чудесной ночи любви у Потемкина и таинственных разговоров утром о камеях, пиастрах, путешествиях.
Этот человек ей никогда не нравился. Скорее всего, настораживал его взгляд — круглые немигающие, как у филина, глаза за круглыми же очками. Еще были тонкие, насмешливо сжатые губы и скрипучий, неприятный голос. Но, ступив в гостиную Анастасии, Турчанинов как будто принял другой облик и обернулся весьма добродушным и обходительным господином. С дружелюбной улыбкой он передал ей привет от князя и сказал, что ее путешествие в Крым — его забота.